[under-the-stars]

это просто бестолковая зарисовка, потому что я слишком устала от разговорного стиля с кучей матерных выражений и хочу написать что-нибудь милое

АУ, Стерек, Принц/Шут

Принц спускается по высоким мраморным ступеням в подвалы, укутавшие своим молчанием темницу. Его шаги так легки в темноте, что стража не сразу спохватывается - сонные лица белобрысых юнцов оживают, загораются, словно полуденное солнце. Им стыдно и самую малость горько за свою глупость. В покорности своей они склоняют головы и виновато смотрят в пол. Их пустые обещания быть аккуратнее и охранять достойно то, что поручил им король, для принца звучат смешно и напыщенно, но он снисходительно улыбается и кивает. На сегодня вы прощены - говорит он одним безликим молчаливым взглядом.
Костер трещит в темнице, сплевывая густые искры на каменный пол. Принц подбрасывает в камин сухих дров, и подземелья охватывает ярким всполохом оранжевого света, горячего и уютного, как детские истории писца. Придворный шут склоняет голову перед принцем.
- Мое почтение, - говорит он хрипло.
В этом голосе нет и тени былой живости, он уставший и изнуренный. На голени и запястьях у мальчишки чугунные кандалы и кровавые отеки, на лице все еще видны следы грима. Его шапка о трех концах с маленькими стеклянными бубенцами лежит у ног, а спина сгорблена под тяжестью навалившегося бремени - предательство короля не проходит безнаказанно.
- Поднимись, шут, - приказывает принц.
Мальчишка встает не без труда, цепи трутся друг об друга, и будоражащий душу вой железа растекается по темнице, словно густое вино, пролитое по неосторожности. Он наклоняется, чтобы подобрать с пола свою шляпу - символ былого успеха. Музыка, скользящая в звоне бубенцов от этого легкого прикосновения, напоминает о жестоких зрителях в королевском зале. Об их искреннем смехе и жарких угольных улыбках, которые не спасли шута и не уберегли его от наказания, даже когда он клялся в невиновности. Горечь чужого предательства - вот она, спокойная, как и принятие смерти, - застыла в уголках его губ, изуродованных алой краской.
В руках у принца клинок. Острая сталь наполнена бликами и переливами, и шуту это кажется красивым, хотя он и знает, что может пасть этой ночью от одного легкого удара в грудь.
- Ты обманул наше доверие, - говорит принц.
Шут качает патлатой головой, и ему вторит звон смешливых колокольчиков. Шут не смеет заговорить, и тогда принц сам задает вопрос:
- Тебе есть что сказать?
- Ни в моей власти оспаривать Вас, повелитель, и все же никогда бы я не посмел совершить то, в чем оклеветали меня злые языки. Доброжелатели подтвердят эти слова, разве что к их голосам вы уже не внемлите.
- Твоя речь, как и всегда, уклончива, шут. Говори прямо. Ты предал короля?
- Нет.
Принц сжимает свой клинок так крепко, что из его ладони уходит вся кровь. Она приливает к щекам, когда шут шагает ближе и целует своего принца в губы.
- Я не верю тебе.
- Ваш отец суров и безжалостен, сэр. Но я никогда бы не предал Вас.
Принц отпускает свой нож, и он падает на каменный пол.
От поцелуев кожа шута становится горячей, как расплавленный свинец. Его неуклюжая шляпа съезжает на глаза, и принц отбрасывает ее в сторону. На лице мальчишки разноцветная краска - улыбка и искусственный румянец; на его лбу пудра, и она оставляет следы на пальцах и одежде принца. Впрочем, одежда им только мешает.
В темнице совсем не холодно, в ней жарко, словно в самый горячий июльский день. Принц целует шею своему придворному шуту, кусает ключицы и царапает острыми - не человечьими - когтями кожу. Они опускаются на пол в полной тишине, принц раздевает шута, оставляя только тяжелые и непоколебимые кандалы. Мальчик наг, но его свобода по-прежнему скована по рукам и ногам.
Поэтому, когда принц наклоняется и целует живот своего шута, в его шею упирается острый клинок.