[under-the-stars]

Вечер накрывал город тёплым одеялом, хотя ему требовалась лёгкая простыня. Жара, стоявшая в Токио на протяжении месяца, расплавляла всё, до чего дотрагивались её не знающие жалости пальцы. Раскаленный воздух, как в пустыне, задевал лёгкие, и половина города уже страдала от сухого кашля. Мэтт, пожалуй, был единственным во всём Токио, кто полюбил такую погоду и температуру. Ему нравилось, когда было «слишком».
Несмотря на это, на улицу он вылезал ближе к вечеру, если вовсе не дрых до самой ночи, дожидаясь, пока солнце покорит своими запыхавшимися лучами зенит и его окрестности.
Солнечный свет по-прежнему оставался невыносимо ярким, а посему глаза изнывали от желания закрыться и больше не показывать себя миру, когда их хозяин выбирался на улицу. «Улица» представляла собой крышу девятиэтажного дома, в котором они снимали небольшую квартиру. Хозяйка квартиры была милой наполовину глухой старушкой (от части, именно поэтому она и считалась милой), которая доживала свои годы в окружении стаи кошек, котов и котят, заселяющих всю её квартиру, будто грибы осенью в пригородных лесах.
Мелло по-прежнему лелеял надежду если не спасти мир, то хотя бы самостоятельно его завоевать, а Мэтт никоим образом не мешал ему, скорее наоборот, всеми силами поддерживал, как заботливая мамаша своего единственного и от того горячо любимого ребёнка с наполеоновскими планами. Правда, в последнее время заядлый геймер делал это с большой неохотой, даже взламывание базы данных не приносило былой радости. Это ощущение, пожалуй, было схоже с тем, что испытывает медведь зимой, когда забирается в берлогу. Мэтту хотелось бы высыпаться днём и бродить по крышам по вечерам, а невыносимая жара лишь сильнее располагала к лени, будто нарочно выдавшись именно на тот период времени, когда «парочка твикс» занималась особо важными (несомненно, важными исключительно для Мелло) делами, от которых зависела их дальнейшая деятельность.
Мир резко сузился до стоявшего в спальне кондиционера, холодной банки энергетика и трёх лэптопов, связанных друг с другом комком проводов, распутывание которых казалось задачей во много крат сложнее собирания кубика Рубика. Тело превратилось в один неподъёмный камень – даже моргать было так тяжело, что Мэтт периодически закрывал глаза на несколько минут и погружался в странное гипнотическое состояние, абсолютно не ощущая собственного тела, будто его засунули в огромный контейнер с желе.
Энтузиазм Мелло напоминал мёд – ночью, когда зной и духота немного спадали, он твердел и крепчал, но как только приближалась середина дня, Кель начинал напоминать насекомое, чересчур опьяненное пыльцой. Он либо шатался по квартире туда-сюда, либо садился на спинку кресла, запрокидывал ноги на стол и меткими выстрелами уродовал фотографию Ниа, чей нос находился прямо в той части мишени, за попадание в которую игроку присуждалось пятьдесят очков. Двадцать пять за попадание в любой из глаз. Мелло мог попасть дротиком в любую часть лица белобрысого, но с изощрённым удовольствием он заходил обычно с конца, начиная с волос и подбородка, украшая их маленькими точками отверстий, которые впоследствии превращались в полосы.
Таким образом, Мелло занимался умственной деятельностью. Мэтт подметил про себя его силу воли – Кель не переставал думать о том, о чём нужно было думать, перебирал в голове какие-то планы, стратегии, возможности, даже когда уже буквально дурел от жары (в такие моменты, как правило, Мелло выглядел весьма своеобразно – глаза начинали бегать из стороны в сторону, волосы мокрыми прядями прилипали ко лбу, губы были искусаны, а иногда даже измазаны в шоколаде, потому что он нещадно таял уже после изъятия из холодильника, а когда касался рта вообще напоминал детское пюре). Несмотря на все усилия, идеи разворачивались возле входной двери разума и молчаливо удалялись, оставляя Мелло возле накрытого на всех гостей стола в гордом одиночестве. В отличие от Мэтта, он с трудом переносил резкое изменение погодных условий, из-за чего быстро простужался или ловил солнечные удары, как мячи в бейсболе (стоит заметить, в бейсбол Мелло играл лучше всех в приюте Вамми).
Мэтт, в отличие от него, даже и не надеялся обрести какое-то просветление. На автомате он добывал нужные коды, взламывал нужные сайты, искал нужных людей. Слово «нужно» плотно засело в мозгу, расстелило там раскладушку и разложило по полочкам всё своё барахло. Проще сказать, довольно удачно обосновалось. При большом желании Мэтт мог быть полезен (данный уровень лежащих на нём запросов от Мелло был ниже обычного), но желания не было вообще, даже совсем крохотного. При всей своей по-садистски нежной любви к напарнику, Мэтт не был готов на подвиги, а именно это виделось ему в выполнении чего-либо чуть более сложного.
Все окрестные крыши были давно изучены, спускаться же ниже, чем на седьмой этаж, притом, что жили они на восьмом, а прямо под ними обитала хозяйка снимаемого жилого помещения, казалось издевательством над самим собой. Жертва эта была абсолютно ненужная, а потому Мэтт прекрасно обходился тремя последними этажами и крышами прилегающих домов.
Это был тридцать шестой день нещадно жаркого лето. Люди на улицах напоминали хорошо поджаренный бекон – с «золотистой корочкой» и без признаков жизни. Мелло нужна была какая-то информация, которую он не мог достать без помощи Мэтта, поэтому последний проснулся от вопля ведущего в телевизоре, который на всю комнату объявил о резком потеплении со следующей недели, которое определённо не минует и Токио. Мэтт проклял всю планету и ближайшие три галактики за компанию, после чего страстно обнял подушку и, пламенно обматерив Мелло за все совершённые им грехи, уткнулся в неё физиономией.
Кель сощурился, облизал перепачканные в только что съеденном шоколаде пальцы, и направился в сторону окна, где опущенные жалюзи скрывали спальню от утренних лучей солнца. В телевизоре началась реклама, и Мелло таки соизволил его выключить, однако следующий его шаг был пострашнее включённого с утра пораньше на мощную громкость говорящего ящика.
- Мэтт, ты мне нужен.
Юноша лишь сдавленно застонал, зарываясь поглубже в подушки и оставляя на обозрения напарника ноги, скрывающие нижнюю часть спины гавайские шорты и кусок тела, который не удалось запихнуть под подушки вслед за всем остальным.
- Мэтт, у тебя нет времени думать. Соглашайся.
Если бы Дживас умел показывать средний палец ноги, он не преминул бы воспользоваться данным умением. Часть тела, облачённая в цветастые шорты, подсказывала, что дело пахнет если не керосином, то шоколадом как минимум, а потому следовало бы согласиться. Голова же, а в особенности глаза, которые напрочь отказывались размыкаться, считали иначе.
- Раз…
Послышался шум поднимающихся вверх жалюзи. Во всём, что делал Мелло, была доля садизма. Например, ощущение, с которым он сейчас обрекал друга (да и не только – прим. автора) на верное запекание под лучами, проникающими в комнату, было соизмеримо разве что с отстреливанием пальцев у лютых врагов (да-да, было в этом что-то зловещее – прим. автора).
- Два…
Попытка спрятать своё ста семидесяти сантиметровое тело среди подушек не увенчалось успехом, более того, под ними было душно, как в норе, поэтому Мэтт поспешно выполз обратно, оставив спрятанной лишь голову.
- Три.
Одно окно, второе – жалюзи с шумом поднимаются вверх, и солнце своими цепкими пальцами достигает ног, спины, даже шеи. Мэтт понимает, что оторвать себя от кровати ему придётся в любом случае - попробуй он сейчас встать и опустить жалюзи, так Мелло просто отдерёт их от окон – и лениво садится на кровати.
- Чего тебе надо, скотина? - равнодушно интересуется парень, дотягиваясь до тумбочки и сгребая оттуда на кровать сигареты и зажигалку.
Мелло хмыкает, садится рядом и раскладывает на кровати какие-то чертежи. Оскорбление он пропускает мимо ушей, потому что знает, что посягнул на святое, и три часа сна для Мэтта, а в особенности для его красных, как созревшие помидоры, глаз, недостаточно.

Ближе к вечеру они оба уставшие сидят на диване, на полу стоит здоровенное корыто из-под мороженного, которое они оба не особо любят, но таки разделили на двоих, дабы хоть немного потушить пожар, разгоревшийся во внутренностях. Мэтт устроил голову у Мелло на коленях и единственное, что пока ещё удерживало его от безоговорочного падения в царство Морфея, так это неугомонность напарника, который продолжал что-то вслух высчитывать.
- Мэээтт?
- Ая?
- Не сходится, - голос у Мелло ледяной, несмотря на погоду. Ещё бы, они весь день проторчали за какими-то немыслимыми формулами, расчётами и пр, а главная «цель» в итоге оказалась не достигнута.
Мэтт упёрся взглядом в лицо Мелло и невозмутимо пожал плечами, насколько это было возможно в данном положении. Кель провёл пальцами по его щеке и задержал их на горнолыжных очках. Очень захотелось стянуть их сейчас, но Мэтт вдруг отодвинулся от его ладони и продолжил пилить Мелло невозмутимым взглядом. Тот замер от неожиданности и несколько вопросительно уставился в лицо друга (и не только друга, не забываем! - прим. автора). Несколько минут спустя один из них сдался и, выругавшись, объявил.
- Ладно, две недели в любой части мира. Заказывай билеты и затаривайся панамками, но по возвращению ты всё это ещё раз пересчитаешь мне.
Мелло догадывался, что эта манипуляция была подстроена. Мэтту ведь ничего не стоило заменить одну, всего лишь одну циферку, чтобы добиться своего. С другой стороны, холодное море и, наконец-то, ПРОХЛАДНЫЙ ветерок какого-нибудь курорта, даже Мелло сейчас казались раем.