(М) Ад в моей голове разрастается с каждым миллиметром отдаления от этой убогой планеты. Ты любишь её - любишь каждый кусочек её кровоточащей плоти, каждого ребёнка из академии, готового кинуть в тебя камнем. Ты любишь её солнце, любишь её холод, её зной, её мягкие пятна деревьев на горизонте. Каждый раз находясь радом с тобой я чувствую, как она всё сильнее поглащает тебя, заставляя мои зубы сжиматься от ревности - иногда я думаю, что ты любишь её больше меня. Парадокс - я ненавижу Галлифрей с таким опьяняющим бешенством, что готов взорвать изнутри, однако именно в моей голове барабаны разрывают виски, стоит лишь начать отдаляться от него. Кровь пульсирует во мне со стуком обоих сердец - всего четыре удара. Тук-тук-тук-тук. Тук-тук-тук-тук. Они стучат в моей голове все сильнее, заставляя задыхаться и сплёвывать воздух на пол моей новоявленной ТАРДИС. Которую, кстати, я одолжил именно у тебя.
(Д) "Возле меня обрывается небо, слышишь? Я хочу закричать, а ты говоришь мне: тише, тише..." |c| Как научить тебя прощать? Как объяснить, что иногда даже повелители не ведают, что творят. Но ведь от этого никто не становится менее … интересным? Мне всегда было интересно наблюдать за ними. «Жить среди них, удивляться, жалеть и любить». И только тебе всегда было тесно здесь, словно вся злость мира давила на тебя, когда ты был на родной планете. Я никогда не мог понять, откуда в тебе столько ненависти к Галлифрею. Словно он отобрал у тебя самое дорогое, что было в твоей жизни. И всё же ты здесь, ты рядом. И это удивляет меня даже больше. Иногда мне кажется, что я могу понять всё, во всех отдалённых уголочках Вселенной. И только то, что у тебя в голове, останется для меня тайной, единственной неразрешимой загадкой, которая так и будет мучить меня до скончания Времён.
(М) Барабаны затихали возле самого сердца Галлифрея. Не до конца - я всё ещё чувствовал этот сдавленный бой в голове - но я начучился различать тишину. Тогда я думал, что шум в моей голове заглушаешь ты, мне хотелось поверить в это, но даже тут она не оставила мне выбора. Просто поставила перед фактом, что я зависим от всех её составляющих. Если бы ты мог слышать, мог чувствовать, то что я чувствую, если бы только я мог показать тебе... Но они правы, я сумасшедший. Ты единственный слеп к моему безумию, единственный на этой огромной планете, в необъятном пространстве и бесконечности времени. Ты один, Доктор. И даже тебя у меня пытаются отобрать. Учти, Доктор, что я скорее уничтожу Вселенную, нежели позволю кому-либо забрать тебя.
(Д) "I guess we have to taste untill there's nothing left" |c| Мне кажется, я могу что-то сделать. Наверняка ведь могу. Не бывает ситуаций, из которых нельзя было бы найти выхода. Мы уже столько раз прощались с жизнью, что должны были крепко себе уяснить, что следует бороться до последнего. Но как бороться, когда не знаешь, кто или что твой противник? И чего хочешь достичь? Если бы только ты сказал, что мне нужно сделать. Иногда мне кажется, что даже не смотря на всю мою любовь к миру, я пожертвовал бы ради тебя многим, если не всем. И словами не передать, что это за ощущение - словно я одновременно и предаю весь мир, и соглашаюсь на нечто нескончаемо правильное. Возможно, мы с тобой - двое сумасшедших, которых так никогда и не поймут. Возможно, нам - как никому иному необходимо Время, чтобы понять нечто большее, нечто такое, что не занимает умы даже таких, как мы. Потому что я знаю, что тебя всегда будет чего-то нехватать. Вот только от меня неуловимо ускользает, чего именно, а ты не даёшь мне ответов. То мгновение, которое мне ни за что не поймать. Но я постараюсь.
(М) Твоя малышка ТАРДИС тоскует по тебе каждый последующий день. Ты считаешь, что она живая - она тянет меня к тебе. Я более чем уверен, что именно мне суждено оборвать твою линию жизни. Я не могу объяснить, почему. Я не могу представить, как. Как что-то вообще может причинить тебе боль? Она моя, Доктор, тебе я её не отдам. Только не тебе, ты должен продолжать восхищаться этим миром, да всей Вселенной, даже если день за днём это будет отдалять тебя от меня всё больше. Иногда мне кажется, что ты был рождён для любви. Мой же удел всегда - ненависть. Она внутри меня чёрным густым дымом, бесконечным лабиринтом хитросплетений. Мои пальцы замирают у твоих висков каждый раз за секунду до ошибки, и я убираю руки. Тебе незачем чувствовать её. Только не тебе.
(Д) Знаешь, первое время было проще. Да, я злился, рвал и метал; никогда не мог подумать, что могу быть настолько злым... по-настоящему. Это было худшим предательством. Ты не просто покинул меня, не попрощавшись, ничего не объяснив, ты не просто пропал вникуда, ты ещё и ТАРДИС забрал. Да как ты вообще мог! Даже сейчас, когда я вспоминаю то время, во мне бурлит некое подобие злости, непонимания, как можно было так поступить. Казалось, что изнутри вырвали значительную часть души, а вместе с ней - и разума, и всепрощающей любви к окружающему, и понимания, и всего. Словно меня разделили на две неравные части, и та, что была больше, теперь направлялась через Вселенную в неизвестном направлении, стремясь к неизвестным целям. Какое-то время я даже был уверен, что никогда не смогу простить тебе этого. Но злость очень быстро сменилась болью утраты, и не осталось больше ничего, кроме бесконечной тоски. Я закрывал глаза и представлял себе, как ты рассекаешь просторы Времени и, конечно же, ни капли не заботишься о ТАРДИС. Но со временем мне стало казаться, что ни с ней, ни с тобой ничего не случится. Вы просто не вернётесь. И это "просто не вернётесь" ранило больше, нежели простое беспокойство за ваши судьбы. Потому что "просто не вернётесь" было предательством.
(М) Скажи, по кому из нас ты тоскуешь больше? Соври, если это понадобится. Кажется, Вселенная сконцентрировалась в тебе, и потому я мечтаю сбежать. Но я как голодный и извечно верный пёс, я никогда не смогу оставить тебя, насколько бы сильно мне этого не хотелось. Меня окружает хаос, потому что только в нём я чувствую себя спокойно, только в нём я преобретаю значимость Бога. Скажи, тебе ведь скучно там без меня? Однажды ТАРДИС возвращается на Галлифрей. Я ставлю режим "По умолчанию" и мы исследуем одну планету за другой, но каждую ночь я ложусь спать и чувствую, как шум становится тише. Это словно жить среди пожаров и новоднений. В моей голове с утра до вечера, ночью и днём - одно и то же. И вот однажды барабаны успокаиваются, позволяют мне уснуть. Проснувшись, я понимаю, что снова здесь. Снова в огромном краторе бурлящих мыслей, сдавливающихся горло цепкими пальцами.
(Д) К тому времени, когда где-то неподалёку слышатся знакомые завывания, я чувствую себя так, словно из меня вытащили всё жизненно необходимое. Потому что никто так и не смог заменить то, что у меня отобрали. Поэтому, когда слабые ноги выводят меня на небольшую полянку, мне кажется, что передо мной мираж. ТАРДИС, уставшая, и я чувствую это, безвольно стоит, накренившись, в высокой алой траве, развевающейся на ветру. Мне кажется, что даже если бы её грозила смертельная опасность, она бы не сдвинулась с места, не смотря на то, что я запрограммировал её так, чтобы она могла спастись. У неё просто не хватило бы сил. И я бросаюсь к ней, всё ещё не веря своим глазам, и словно со стороны слышу свой далёкий чуть нервный неуверенный тихий смех. И словно внутри - укол надежды, болезненный, но медленно разрастающийся в нечто всеобъемлющее, очень медленно. "А вдруг..?" - прокрадываеся ко мне в голову мысль, и я, приобнимая ТАРДИС, нежно провожу рукой по её наружной обшивке, и в тот же момент улыбка сама сползает с моих губ. Почему-то я чувствую, что ты - где-то рядом, что ты - здесь, как почувствовал прибытие ТАРДИС. И тогда я понимаю, как сильно ты ... нужен мне. Но за распахнутой дверью никого не оказывается. Я обегаю всё внутреннее помещение и выхожу обратно. И только голос разума позволяет заставить себя поверить в то, что неоправданные беспочвенные ожидания не являются очередным предательством. И всё же это невыносимо.Глупо, конечно, так.
Кощей покинул ТАРДИС раньше, чем лохматый силуэт Теты замаячил на горизонте. Знакомый кроваво-серебристый пейзаж ослепил сетчатку, заставив зажмуриться, и парень сделал пару шагов в сторону с закрытыми глазами, сквозь ботинки ощущая бархат травы под ногами. Ассоциацией в голове взыграл до отвратительного сладкий сироп, которым в детстве поила мать во время болезней. К собственному несчастью, Кощей был очень хрупким ребёнком. Он любил смотреть на солнечные лучи, пока за огненной яркостью не начинали проявляться бледные круги. Поэтому он не заметил, как с другой стороны этой синей будки Сигма согнулся пополам. Не заметил, но почувствовал - так явно и ярко его присутствие рядом - что резко повернул голову, как унюхавший добычу волк. Первое время тёмные пятна прыгали по траве, перекрывая видимость, но несколькими секундами позже он привык - и остановил безразличный взгляд на Тете, словно тот сливался с общим пейзажем. Слова замерли на губах, точно Кощей никогда даже не мыслил о возможности заговорить. Несколько шагов сократили расстояние между ними, и Тета был грубо прижат к своей возлюбленной будке. Кощей закрыл глаза и быстро, пока безумие внутри подогревалось лишь тихим шумом барабанов, прижался губами к губам Сигмы. Он хотел поймать это ощущение - и всё-таки поймал - когда оба сердца замерли под рёбрами, время приостановилось вокруг, а поцелуй показался чем-то большим, чем просто прикосновение.
Сигма даже не успел опомниться от своей боли. Неожиданное прикосновение, неожиданная близость чего-то столь глубоко внутреннего и знакомого... Эмоции словно не были способны так быстро сменять друг друга, поэтому смешивались в безумстве красок и ощущений, и печаль и боль не отступили с осознанием происходящего, а лишь усилились, взрываясь рождающейся внутри Вселенной, словно новые звёзды зажигались где-то с каждым ударом каждого из сердец, стремящихся прорваться наружу. Не было чёткого осознания того, что происходит, не было непонимания, не было фактически ни-че-го, связанного с разумом, лишь переполняющие ощущения, что разрывали изнутри жгучими полосами, и хотелось избавиться одновременно ото всего, что чувствовалось, так остро и болезненно. Сначала Сигма не отвечал на поцелуй, ошарашенный неожиданным поворотом событий. И лишь затем, в полной мере осознав, кто находится перед ним, он жадно впился в губы Кощея, не задумываясь о том, что бы это могло значить, если рассматривать сложившуюся ситуацию со стороны, - не задумываясь ни о чём. Это была одновременно и месть, и неописуемая радость встречи, и вымещение всей той боли, что ему пришлось перетерпеть внутри, пока Кощея не было рядом, вся та боль, что пришла с осознанием предательства. Мириады взорванных Вселенных внутри, осколками - в губы того, кого он никогда больше не надеялся увидеть. Никогда. Самое страшное слово для Повелителя Времени.
Такое ощущение, что он никогда в жизни не дышал - и вот впервые сделал глубокий глоток воздуха. Кощей чувствует, как барабаны в голове заглушает собственный пульс, и сжимает пальцы на чужом плече всё сильнее, словно бы в попытке стать Тетой, влиться в него размытым пятном краски. Губы лихорадочны, руки беспощадны - он состоит из грубостей. Его кости похожи на металл, неуклюжий и бездушный, тело не способно на плавные движение - только резко, жестоко, сумасшедше. И это сумасшествие разливается по венам Кощея, пока он пытается прийти в себя и не подавиться ощущением сбивающей с ног одержимости.
Словно наслаждаясь последними секундами запретного... Впрочем, почему "словно"? Это как говорить себе "последний раз!" и пытаться сделать всё для того, чтобы никогда его не забыть, чтобы почувствовать всё настолько чисто и сильно, насколько это возможно, насколько хватит выдержки и эмоций, словно от этого зависят все дальнейшие воспоминания... Впрочем, почему "словно"? Мгновение - и неимоверным усилием воли тело уже контролируется разумом, неизвестно, как сумевшим затмить это эмоциональное безумие. Какая-то секунда превалирования логики над потоком сознания - и этого хватило для того, чтобы в следующий момент, сконцентрировавшись всем существом, с силой отпихнуть Кощея от себя, лишая его равновесия и едва не сбивая с ног, мысленно отдаляя его на такое расстояние, на котором будет отчётливо чувствоваться то, что он сделал. Вспышка гордого отчуждения в глазах Сигмы, борющееся желание простить и невозможность позволить себе спустить ему всё с рук, и дальше - самая тёмная пустота, словно в этот момент, после вспышки взорвавшейся звезды, в нём родилась Чёрная Дыра, где-то внутри, разрастающаяся и стремящаяся поглотить всё. - Убирайся, - с отвращением выплёвывает Тета, глядя Кощею в глаза. Несколько секунд борьбы взглядов - и он уходит прочь, надеясь, что больше никогда не увидит его.
Кощей даже не чувствует боли внутри, как в состоянии аффекта - абсолютно ничего не соображая. Растерянный взгляд замирает на отдаляющемся силуэте, пока парень лишь перебирает пальцами траву. От поцелуя остаётся лишь привкус ненависти - впервые в жизни Кощей чувствует, что Тета способен на неё даже больше приблизительного. И ему хочется спросить - почему? - Не смей уходить, эй, слышишь? - крик не разрывает тишину, потому что в жизни Кощея тишины нет. Нет абсолютного отсутствия звуков, которое можно было бы разорвать на части, как плохо сшитое полотно. - Вернись! - это было бы похоже на приказ, если бы он не выглядел так беспомощно. Если бы кулаки не сжимали бордовую, словно кровь, траву и Кощей не стискивал зубы, как ребёнок, которому отказали в очередной прихоти. Он пока даже не чувствует боли внутри. Это потом она разрастётся бесконечно чёрной дырой, пустующей пропастью алчного сумасшествия, одиночеством, усиливающим шум барабанов в голове. Планеты будут преклоняться перед ним, сгорать, взрываться и гибнуть так, как не гибли никто и ничто до этого, только чтобы Вселенная, покорившая сердца Теты, страдала и мучилась. Чтобы Тета помнил, какой болью могут обернуться четыре простых удара. Чтобы он даже во сне не мог позволить себе позабыть об этом.
В душном помещении с просторным балконом, с которого открывался неописуемый вид на распростёртые далеко внизу равнины, устланные ярко-алым покрывалом мягкой травы, щурясь палящим солнцам, двое вечных вели, кажется, бесконечный спор. На деле спор был вполне себе даже бытовым. - Но если в пятимерной структуре червоточины резко будут возрастать амплитуды вынужденных колебаний, спровоцированных ... - юноша взялся руками за голову, сдавливая виски. Оба сердца бешено стучали, не позволяя полностью контролировать речь и поток сознания. За спиной у юноши находилась пространственная иллюзия червоточины, сплошь исчерканная какими-то стрелочками, измерениями, подписями. Спор продолжался бесконечно долго, нужно признать, они за всё свое время обучения в Академии, похоже, не провели столько времени на её территории, сколько в этот день. И чёрт же его, Тету Сигму, одного из лучших учеников Академии, дёрнуло что-то доказывать этому упрямому ослу, который просто отказывался признавать очевидные факты. Но учёный азарт был куда сильнее здравого смысла, а потому Сигма битый час раз за разом повторял аксиомы и конструировал модели, стараясь не оставить спорных моментов, через которые можно было бы в очередной раз поставить под сомнение то, что ему, Тете, очевидно, как собственная анатомия.
- То это ровным счётом ничего не доказывает, - Кощей поднялся со своего стула, на котором до этого равномерно раскачивался из стороны в сторону, словно маятник часов, и направился в сторону чертежей Теты. Он уже давно приметил там незначительную, казалось бы, ошибку, и ждал своего победного часа, чтобы разбить предположение друга в пух и прах. - Увеличение амплитуды вынужденных колебаний весьма относительно, поэтому ты не можешь с точностью утверждать, к чему это приведёт на практике - Кощей взял со стола карандаш и принялся рьяно закрашивать чертежи в тех местах, где, по его мнению, они расходились с логикой. - К тому же, твоя формула изначально неверна, потому что ты принимаешь единицу времени за единицу пространства, болван! - Проще говоря, если всё будет так, как хочешь ты, то в первом же временном потоке тебя разрубит на маленькие, очень маленькие, буквально крошечные кусочки поджаренного мяса, - Кощей самодовольно улыбнулся, в очередной раз подивившись своей гениальности, и скрестил руки на груди, победоносно прикрываясь от всех попыток Теты защитить свою невероятную теорию. - Победитель хочет печенья, - всё ещё не торопясь опустить подбородок, самодовольно глядящий в небо, оповестил Кощей и требовательно взглянул на друга.
Тета же смотрел теперь на чертёж так, словно перед ним был его ребёнок, которого только что не просто обкорнали налысо и переодели несоответственно гендерной принадлежноси, но которому взяли и внаглую подменили набор хромосом, а заодно - перетасовали как колоду карт все нуклеиновые кислоты. - Нееет, - в ужасе и недоумении Сигма смотрел на исковерканный чертёж. Он перепроверяет каждый миллиметр, дотрагиваясь пальцем до чертежа и стараясь в свою очередь парировать такое бесчестное нападение Кощея. - Ну неееет, - всем своим видом он пытался показать, что быть такого не может. - Ну и потом, - немного погодя, почёсывая затылок, начал он стараться смягчить своё поражение. - Рубленое мясо - это даже... - он пожал плечами, стараясь смотреть куда угодно, только не на Кощея, и, поджав губы, состроил такое выражение лица, будто для него было величайшим удовольствием представлять себе, как кто-нибудь превращается в фарш, входя в червоточину. - В общем, так и было задумано, - говорит он, с заумным видом глядя на Кощея и кивая для пущей убедительности. - Поэтому на печенье сегодня можешь не надеяться, - и он улыбается самой невинной улыбкой, которую может изобразить на своём лице.
- Ты потерял его! - хмуро вглядываясь в нахальную физиономию Теты, чьи глаза всегда говорили намного больше, нежели губы - хотя, казалось бы, куда больше? - протянул Кощей. - Признай, ты потерял банку с печеньем. - Кощей!! - взревел чей-то голос прямо возле двери в класс. Обладатель столь интригующего прозвища тут же втянул голову в плечи, как затравленный голубь, пытаясь вспомнить, какая из его очередных провинностей могла вызвать столь бурную реакцию Магнуса. Пожалуй, единственное, что нужно было знать о будущем Шефе войны - это широту его плеч, позволявшую протиснуться в класс исключительно боком. Впрочем, горящий яростью взгляд ясно давал понять, что дверной косяк для Магнуса в данный момент не помеха, а зажатые в кулаки ладони заставляли интуицию проснуться и начать в голос верещать о надвигающейся опасности. Тета всё ещё стоял возле своего чертежа, явно не догадываясь, в чём дело, а вот Кощей уже продумывал план побега. Угораздило же его нажить себе столь мстительного и сильного врага. Магнус надвигался, Кощей тоже - привычка смотреть опасности в глаза. К несчастью, опасность превосходила в физических параметрах, а потому даже меткий пинок в грудь не слишком то задел чувства и без того яростного и наверняка беспощадного противника. - Оу...
- На этот раз, Кощей, ты зашёл слишком далеко, - голос Магнуса больше напоминает рык, нежели человеческую речь. Лицо Повелителя искажено гримасой .. злобы? Нет, злобу можно преодолеть, объяснить, проконтролировать, смягчить. В его же глазах была ненависть. Испепеляющая до холодного пепла, развеваемого внутри сквозящим страхом. Но Кощея, кажется, не смотря на очевидную опасность, сложившаяся ситуация явно забавляла. Тета же с неподдельным интересом наблюдал за развитием событий, в очередной раз нацепив на нос очки, в которых не имел абсолютно никакой необходимости, и вообразив на лице гримасу такой заинтересованности, словно целью его жизни был психологический анализ отношений Кощея со всеми теми, кому он напакостил (а это, надо признать, Кощей умел превосходно, и в чём в чём, а в этом ему абсолютно точно не было равных), и будто теперь перед ним стоял настолько интересный для изучения объект, что он просто не мог упустить шанс разглядеть все причинно-следственные связи происходящего. На деле же Сигма знал Кощея слишком хорошо, чтобы предположить, что он всё ещё не распланировал ход дальнейших действий в этом спектакле. Впрочем, тогда он и не подозревал, как сильно может заблуждаться. Но Кощей и не давал повода даже мимолётно заподозрить, что ситуация абсолютно не находится под его контролем. Он, как казалось, и сам был абсолютно уверен в том, что и на этот раз ему всё сойдёт с рук, и удовольствие доставлял лишь тот факт, что никогда не знаешь, как будет разыграна следующая сцена, как выпадут кости, и какой сложности будет передряга, из которой придётся выпутываться на этот раз. - Оу..., - повторил он, потупив взор, не сдерживая улыбки. - Похоже, ты не боишься щекотки? За спиной у него Тета подавил смешок. - Кощей, мне кажется, наш друг... - начал было он, но был прерван. - А ты заткнись, щенок, и лучше уноси свои ноги отсюда. Ты выбрал себе неподходящую компанию, Сигма. Советую тебе осознать это сейчас, - прорычал Магнус, делая ещё один шаг навстречу Кощею, который, впрочем, не сдвинулся с места, а лишь, вскинув брови, пластично уклонился от надвигающегося на него тела, безмолвно - жестами и выражением лица - пытаясь донести до Магнуса мысль наподобие "Мне, знаешь, не совсем удобно так стоять, но я, конечно, не возражаю, нет, что ты, располагайся, как тебе удобно, кретин, смотриии, смотри, куда наступаешь, у меня ботинки новые!" - Или не друг, - доходчиво заметил тем временем Тета, не намеревавшийся переходить в разговоре на равный тон со своим собеседником. - Как бы то ни было, Магнус, у тебя что, тренировку по копанию на рудниках отменили или что? Некуда выместить жизненные силы? А у нас тут как раз задачка припасена для особых случаев... - Тета уже развернулся к повисшей в воздухе схеме и, слегка нахмурив брови, обводил те места, в которых было бы приятно покапаться втроём, как в старые добрые времена, когда Кощея ещё не успел возненавидеть каждый ученик Академии. Каждый, за исключением его, Теты, разумеется. Кто знает, сколько бы ещё продолжалась эта задушевная беседа, если бы Кощей, проявив чудеса сообразительности и инстинкта самосохранения, не решил незамеченным покинуть кабинет. Сигма, в конце концов, и без него как-нибудь выпутался бы из ситуации. Убивать ведь по крайней мере, вроде, никого не собирались, иначе Магнус явно не стал бы тянуть время на обмен любезностями. Тем более - кто посмеет тронуть малыша Сигму? Конечно, другие ученики его не очень жаловали с тех пор, как он с ними оказался по разные стороны воображаемых баррикад, по разные стороны Кощея, но врядли кто-нибудь испытывал к нему ненависть, сравнимую с той, что чувствовал Кощей, походя по коридорам Академии, что он ощущал с каждым кинутым ему в спину словом, с каждым брошенным на него вскользь взглядом. Ненависть и неприязнь. Нет, малыш Сигма был награждён неприязнью несколько другого рода, а потому по крайней мере за его жизнь Кощей был спокоен. Ну, подумаешь - поиздевается над ним Магнус пару минут, так потом ведь всё равно поймёт, что Тета даже не подозревает о том, что он, Кощей, натвоил на этот раз. Иначе, вполне возможно, они бы не находились сейчас в одном классе и несколько минут назад не беседовали бы с наигранной враждебностью о том, кто из них более способный. Именно поэтому Кощей решил, что именно сейчас, когда Тета, сам того не подозревая, а может - именно преднамеренно, отвлекает внимание Магнуса от него, - самое время уносить ноги. Единственное, что как-то не посетило его гениальную голову - это мысль о том, что даже у отвлечённого болтовнёй Сигмы Магнуса уйти прямо из-под носа несколько проблематично. Кощей сделал пару шагов назад, делая вид, что сам не меньше, чем в своей судьбе, заинтересован в том, что говорил Тета, и, как только Магнус повернул голову в сторону схемы, резким движением кинулся к выходу из класса с задорным "Адьё, комрадос!". Конечно, можно было рассчитать, что фигура Магнуса, еле протискивающаяся в дверной проём и не обладающая достаточной манёвренностью, всё же выигрывает по габаритам, что явно давало ему фатальное преимущество в состязании за право прохода через узкую по сравнению с ним дверь. Однако, кто не рискует ...
Тот не пересчитывает позвонки, резким движением откинутый почти через весь класс к противоположной стене. Теперь Магнус больше не намерен следовать этике общения в учебном заведении. Быстрыми шагами он буквально подлетел к Кощею, приподнимая его над полом. Тот ещё никак не мог очухаться от удара, а потому несколько бестолково моргал глазами, стараясь сфокусировать взгляд. Тета резко обернулся. Мало что могло поразить его воображение. Они с Кощеем были друзьями с детства, и ему многое приходилось видеть, многое из того, чего он никогда не понимал - как один Повелитель может вызывать такую всепоглощающую ненависть? Словно у всех, кто находился рядом с ним, он каким-то неведомым способом провоцировал на ментальном уровне отрицательные эмоции, по силе, на взгляд Теты, сравнимые лишь с жаждой мести потерявших по его, Кощея, вине родных и близких. - Но-но, ребята, рукоприкладство - это же так, - Тета поморщился, закатив глаза и пытаясь подобрать подходящее слово. - Сексуально? - Кощей, безвольно повисший в руках Магнуса, прижатый к стене, смотрел исподлобья прямо в глаза своему ненавистнику, невзирая на кровь, что хлестала из рассечённой брови, и разбитую бровь, и коварно плотоядно улыбался, словно ему нравился этот солоноватый вкус во рту, словно ему нравилось с издёвкой и презрением смотреть в глаза своему теперь уже заклятому врагу и хрипло посмеиваться, сплёвывая кровь на его незапятнанные одежды. Тета задумчиво поджал губы, всё ещё изучая потолок с таким видом, будто прикидывал, как бы его украсить к вечеринке, затем снисходительно покачал головой, показывая, что идёт на компромисс, и переводя взгляд обратно на Кощея. - Да-а, и это тоже, но я имел в виду нечто иное, что же... - до тех пор, пока Кощей продолжал эту игру, ему, Сигме, не было необходимости вмешиваться. В конце концов, потом его снова обвинят в том, что он просто паникёр, а у Кощея-то всё было под контролем, и ему просто хотелось позабавиться. А судя по тому, как реагировал его друг на всё происходящее, позабавиться ему хотелось, и ещё как. Сигма даже в мыслях представить себе не мог, что ему может доставлять наслаждение осознание собственной боли, осознание наказания за содеянное, не смотря на которое в итоге он, Кощей, всёравно останется безнаказанным. Он даже представить себе не мог, что только так Кощей чувствует, как приглушается боль в голове, - та, что нарастала с каждым днём и становилась всё более назойливой, не способной быть игнорируемой. Дальше события развивались, пожалуй, слишком стремительно. От театральности всего происходящего Магнус, похоже, совсем потерял голову. И его действия больше не были просто угрозой или желанием нанести увечья, проучить или запугать ненавистного Повелителя. Ярость застлала его сознание, и единственное, чего он хотел - боли, нескончаемой боли для того ничтожества, что безвольно болталось в его руках. Осознание же того, что он может доставить Кощею несравнимые ни с чем страдания, непреодолимые муки, раздавить его самолюбие и заставить просить о пощаде, довести его до такого состояния, что ухмылка больше никогда не исказит его омерзительного лица, - заставило Магнуса окончательно потерять голову и перестать контролировать свои действия. Он бил его до изнеможения, не обращая внимания на пытающегося помещать ему Тету, который что-то кричал, громко и яростно, не разбавляя слова вечным сарказмом. Он не слышал, о чём кричал ему Сигма. В его голове звучали лишь отчётливо слышимые удары его собственных сердцец, и кровь пульсировала в горле, заставляя задыхаться от ярости и осознания собственного всевластия. В его глазах застыл образ смеющегося Кощея, тогда как на самом деле он давно уже почти без сознания лежал на полу под ним, задыхающийся под тяжестью осыпающих его ударов. Отпихнув Сигму в сторону, словно назойливую муху, Магнус поднялся с колен, снова подтаскивая за собой Кощея.
- Ты! Ответишь! Мне! За всё! - выкрикнул он в безвольное лицо и в слепом порыве швырнул Кощея в сторону лабораторного стола. В этот момент Тета, уже давно осознавший, что ситуация вышла даже из-под контроля Магнуса, схватил деталь лабораторной установки, решив во что бы то ни стало остановить это безумие, и уже потом разбираться в том, кто перед кем виноват, и извиняться за нанесённые ушибы. Для Повелителя Времени вероятность того, что острая, как копьё, лабораторная арматура проткнёт другого такого Повелителя Времени, по габаритам не уступающего сильно эволюционировавшему сонтаранцу, равна 0,001 процента. Но Тета был бы не Тета, если бы с рождения судьба не наградила его просто феноменальным везением. Ирония в том, что сейчас это везение вышло боком – арматура вошла, встретив неслабое сопротивление, и Магнус застыл, словно замёрзшая намертво фигура. - Нет, - Тета смотрел на него искажённым неописуемым ужасом взглядом. - Не-ет, нет, нет, - он успел подхватить пошатнувшееся тело Магнуса и упасть вместе с ним на пол, словно у ребёнка, придерживая его голову, мягко опуская её себе на колени. Его голос прозвучал словно из давно позабытого времени, в ушах зазвенело, а в глазах застыл образ изуродованного лица Магнуса, с проткнутыми глазом и горлом. Он не хотел. Он просто не мог, нет, только не это, только не так. И когда его начала колотить крупная дрожь, а дыхание стало тяжёлым, словно чугун, он всё ещё не верил, что способен сотворить подобное. Что бы ни происходило до этого, каких бы оправданий ни было в его защиту, он не мог, просто не имел права… - Сигма... Такой знакомый и в то же время чужой голос прозвучал словно бы из другого мира. Тета уже успел позабыть всё причинно-следственные связи, которые так забавляли его несколько минут назад и лишь ощутил скользкий холод опасения, проскользнувший по спине. Он не хотел поднимать взгляд, потому что боялся увидеть там нечто ещё более ужасное. Он не хотел поднимать взгляд, но всё же поднял. - Сиг... И не успел ровно на пол-слога. Миг для Повелителей Времени - ничтожен, но Тета успел сполна ощутить всю его значимость, когда за один такой миг вся вселенная сжимается в паре зрачков, отражаясь полуслепым взглядом в Кощея. И Сигма почувствовал страх, который никогда не сможет преодолеть. Слабость, о которой раньше даже не подозревал, которая истекала кровью на лабораторном столе, слабо сжимая пальцами столешницу. Тета отпустил Магнуса и резко бросился в сторону лабораторной части класса. И ни одно слово не слетело с его пересохших губ, лишь внутри воем разрывались связки и лёгкие. Сигма молился. Молился Времени и Пространству. Звёздным Ветрам и Древним Предсказаниям. Он хотел разбудить Древнейших Духов Времени, оглушённых его страданием, заставить их пошевелиться. Нет. Нет! НЕТ! - Пожалуйста... - сквозь затуманенную боль в глазах класс показался размытым красным солнцем, кровью расплескавшемся по виткам времени. Он всё ещё пытался помочь. Трясти, бить, улыбаться, шутить, строить из себя дурака, признавать ошибки. Всё, что угодно. Пожалуйста, всё, что угодно. Тысячи признанных ошибок, миллион забытых обид. И он ни разу больше в нём не усомнится. По-жа-луй-ста. Тщетно. И тогда Время остановилось. Усилием ли воли. Нежеланием ли признавать Его существование. Соболезнованием ли к потере самого дорого... Тета аккуратно снял безвольное тело Кощея со стола и вышел с ним на балкон, не отрывая взгляд от его лица; упал на колени и, вытаскивая из его тела острые куски металла, проткнувшие друга словно тряпичную куклу, разбил безмолвную тишину, раскинувшуюся на дне пропасти, болезненным воплем. Он чувствовал, что может кричать так до Конца Времён, что так нужно, что это обернёт всё вспять, что-то сможет изменить. Но был только крик – и всё. Деревья не замерли, пошатнувшись под гнётом ветра, ни одно из солнц не прекратило сиять. Галлифрей продолжал жить; Тета продолжал умирать, удерживая в руках последние отголоски надежды. Сигме кажется, что он переживает самое немыслимое страдание во Вселенной, и ни одно живое существо никогда не мучилось сильнее. Беспомощность захлёстывает его с головой, и это страшно, это действительно страшно. Невозможно объяснить, что такое беспомощность для Повелителя Времени. Невозможно показать, что такое Вечность для него же, надломленная и бесконечная, огромная чёрная дыра, в которую тебя засасывает. Тебя одного, единственного во всей галактике, как часть чего-то целого, умершего у тебя на глазах. Даже в такой момент лицо Кощея завораживало – спокойные, невозмутимые черты, словно бы он лишь прилёг отдохнуть. Тета обнял его, шепча нечто неразборчивое и даже не стараясь сдержать слёзы.. Он старался верить, до последнего старался верить, что что-то должно произойти, что всё просто не может кончиться так. - Ты не оставишь меня здесь одного, только попробуй – произнёс Тета срывающимся голосом, стараясь разбудить Кощея. Ведь это всего лишь сон. Для них обоих это обычный кошмар, что снятся миллиардам существ во Вселенной. Миллиардам, но только не Повелителям Времени. И Кощей словно бы спал, озарённый красным небом под палящими солнцами. Упавшие на лицо рыжие локоны, слипшиеся от крови, которые так странно убирать с лица дрожащими пальцами. Сигма сжал его тело так сильно, словно мог отдать Кощею свою жизнь. И отдал бы, отдал, отдал, тысячу раз, чёрт побери, отдал! Только чтобы вернуть. - Нас ждёт ещё столько миров, ты не можешь уйти сейчас, пожалуйста… Ты не можешь, - прошептал Тета, захлёбываясь собственным отчаянием, и чувствуя, как в голове неописуемой болью потери стучат удары сердца. Тук-тук тук-тук... Тук-тук тук-тук...
Кощей не любил белый цвет, потому что ничто другое не вызывало у него подобных ассоциаций, а именно – стройные ряды отчаянно белых лечебных зданий Галлифрея, которые выделялись угнетающим контрастом по сравнению со всей планетой. И когда он открыл глаза, бледный свет ламп врезался в сетчатку, заставляя скривиться и уткнуться носом в подушку. Кощей вслушался, и воздух застрял посреди горла, когда он не ничего не услышал. Ничего. Абсолютная, всепоглощающая, сдавливающая виски тишина. На секунду ему показалось, что он разучился дышать – закашлялся в попытке поймать эту тишину за хвост, прочувствовать её, ощутить всю полностью. Кощей был до невероятности осторожен, потому что его не покидало ощущение, что всё это - обман. Он боялся пошевелиться лишний раз, словно мог задеть своё сумасшествие рукой, и оно бы обязательно передумало, вернулось обратно. Но даже когда он слишком резко присел на кровати, тишина не оборвала своего абсолюта. И Кощей буквально утонул в ней - такой нежной, беззаботной, ласковой, словно бы она ждала его все эти годы, ждала, когда же он наконец научится её чувствовать. Пальцами Кощей слегка задевал виски, пытаясь найти хоть какой-нибудь след - постепенно он стал воспринимать бой барабанов в голове, как нечто реальное, объёмное, во всех смыслах живое. И сейчас ему до безумия хотелось почувствовать хоть что-то, неуловимую нить, которая исходит от его головы, тонкую и обрывающуюся пару метров спустя. Словно бы этот шум вылез изнутри, а ещё лучше, кто-то просто выдрал его с корнями. Кощей обрадовался бы даже маленькой лужице крови на бледном полу лечебницы. Что угодно, хоть какая-нибудь зацепка, крошечное доказательство, что всё это правда реальность. Мир сузился, сжался, скрутил подростка пополам, сводя с ума таким банальным и непривычным фактом: шума нет. И даже сердца стучали так ровно и спокойно, что он не слышал и не помнил, просто не мог вспомнить этот ритм, годами сводивший его с ума. Очевидно, новое тело избавилось от этой дряни, как от задохнувшегося зародыша. И всё вокруг показалось таким светлым, добрым, необходимым, что он готов был вскочить и закружить в танце улыбающуюся медсестру, старше его разве на пару десятков лет. Хотелось засмеяться, утонуть в собственной радости, таком непривычном для Кощея состоянии. Ведь его радость - искренняя, глубокая и абсолютно слепая, рвалась изнутри, преодолевала шаг за шагом, светилась улыбкой на тонких губах, и не была похожа ни на что пережитое, саркастичное и лихорадочное, в полной мере безумное. Он пролежал так несколько часов подряд, периодически закрывая глаза и проваливаясь в дрёму, просыпаясь обратно и каждый раз вновь и вновь вслушиваясь. Каждый раз с замиранием сердца ожидал глухих ударов и, получая в ответ их отсутствие, улыбался, будто это единственное, что когда-либо могло быть нужно Повелителю Времени.
Как оказалось позднее, вторая регенерация - чуть ли не самое болезненное, что может произойти. В первый раз поднявшись на ноги, Кощей рухнул на пол, словно безвольная кукла, от души приложившись головой об пол, так как реакция была почти не восстановлена и он не успел вовремя выставить вперёд руки. Медсёстры окружили его, суетливо раздавая советы и диктуя рекомендации, которые Кощей умудрился полностью пропустить мимо ушей. После этого ему ещё какое-то время было запрещено подниматься на ноги, а на просьбу вручить зеркало ответили категорическим отказом, объяснив это тем, что новая внешность может оказаться невообразимым стрессом. На самом деле, Кощей был уверен, что если бы не лечебницы с инопланетными медсёстрами, готовыми продержать тебя здесь хоть до скончания Времён, он уже давно был бы на ногах. Однако каждый день засыпая и просыпаясь с совершенно пустующим вакуумом в голове, он сменял гнев на милость - какая к чёрту разница, сколько его здесь продержат, если этого стука больше не слышно. Если счастье, какое оно может быть только у Него, достигло апогея. Прошло несколько дней, тело пришло в норму - Кощей стал справляться с собственными руками и ногами, реакция восстановилось, ноющая боль в теле исчезла, как будто её никогда и не было. Единственное, что не прекращало его мучить - это скука. Казалось бы, она захватила огромное помещение белой, как снега на планете Уд, палаты, в которой его поселили, и заполняла каждую молекулу. Здесь было огромное окно, которое по какой-то причине всегда было задёрнуто извечно белыми занавесками, кровать и небольшой столик. Потолки уходили настолько далеко вверх, что можно было бы сделать комнату десятиэтажной - на всех десяти этажах места хватило бы сполна. Дни сливались в однотонную вязкую массу, и Кощей пытался развлечь себя всеми доступными способами - из самых незначительных подручных вещей построил миниатюрную ТАРДИС, чёрным пером спроектировал на стене космический корабль с обновлёнными двигателями, решил несколько простейших задачек из программы, изучаемой в академии, заглянул во все ближайшие палаты и пришёл к выводу, что на Галлифрее почти никто никогда не болеет, выиграл у двух приставленных к нему медсестёр во все известные им троим игры. Каждое утро сопровождалось осторожным прикосновением к вискам, но они молчали. И Кощей пребывал в невероятно радостном настроении, благодаря чему умудрился очаровать чуть ли не всех докторов, наблюдавших за ним. Ещё несколько дней спустя медсёстры наконец ввезли в палату зеркало. Кощей вскочил на кровати, перелетел через спинку и приземлился прямо возле столь долгожданного предмета. - Ради Рассилона, скажите, что это шутка... - скептично протянул он, осматривая свой новый облик. Кощею уже приходилось умирать однажды - в десять лет он упал с балкона, пытаясь запустить в полёт своё очередное изобретение, и сломал шею - поэтому уже не в первый раз он лицезрел абсолютно незнакомого человека в зеркале. Однако если в прошлый раз судьба "наградила" его рыжими волосами, холодным взглядом серых глаз и плохо реагирующей на солнце кожей, то сейчас дела обстояли в несколько раз хуже. У Кощея тут же создалось впечатление, что он медленно, но верно превращается в девушку с каждой последующей своей регенерацией. Телосложение стало ещё более худосочным, плечи угловатыми, словно бы он не рос, а наоборот, становился младше, длинные пальцы, длинные ноги, длинные руки. Весь какой-то непропорционально длинный и худощавый. Острый подбородок, острые скулы, ненормальное для подобного тела гибкость. Нос до отвращения девчачий, большие глаза светло-зелёного цвета, и волосы - волосы! - чуть длиннее ушей, светлого, буквально пшенично-русого оттенка. Кощей сжал пальцами одну прядь, подмечая про себя, что Тета наверняка расстроится - он так любил всю эту рыжесть вокруг. Как и прежде, что-то слегка безумное, почти неуловимое в чертах лица осталось. Кощей не заметил бы этого, даже если бы вглядывался весь вечер напролёт, однако по одной этой слабо звучавшей нотке можно было безошибочно узнать его в новом теле.
Иногда в лечебнице появлялись люди. Они навещали друзей, родственников, знакомых. К Кощею же никто никогда не приходил, и он на протяжении длительного периода времени делал вид, будто так и должно быть. Он никого не ждал, медсёстры не задавали вопросов. Казалось бы, Кощей был единственным Повелителем Времени во Вселенной, и именно этим объяснялось его одиночество в огромное палате из белого стекла. Впрочем, не одиночество - гордое уединение, потому что несмотря на свой юный возраст (ах, бедный мальчик, так молод и уже второе перерождение - причитали сёстры в медицинских халатах), он казался невообразимо отчуждённым и не нуждающимся абсолютно ни в какой поддержке. Кощей знал, что Тета не придёт. Что у них начались экзамены, плюс ко всему Сигме наверняка пришлось несладко после случившегося - у него такая строгая мать, что проще пешком добраться до Каскада Медузы, нежели нарушить её указания. Если Тета наказан - а он наверняка наказан - его просто не выпустят из академии. Не выпустят настолько, что он даже не сможет оттуда удрать. Поэтому Кощей смиренно ждал, когда ему разрешат покинуть лечебницу. Он наслаждался тишиной, ловил каждое мгновение, однако не мог дождаться, когда наконец ему позволят увидеть Сигму. Это состояние было схоже с дракой в темноте - он пытался не скучать по Тете, однако не был в состоянии этого сделать. Постепенно его мысли зациклились на одном только образе вечно болтливого и улыбающегося сожителя по комнате, и Кощей потерял способность к логическим рассуждениям - даже чертёж космического корабля на стене застопорился. Приходилось расхаживать по комнате из стороны в сторону, проектировать в голове возможные варианты встречи, рассуждать, налетит ли Тета на него со своими излюбленными объятиями или же будет держаться в стороне, пытаясь привыкнуть к новой внешности. Когда, наконец, настал последний "белый" день на огненно-красной планете, Кощей чуть ли не прыгал от счастья. Ему хотелось рассказать Тете о барабанах, рассказать о том, как они наконец умолкли. Ему хотелось прогуляться, почувствовать воздух в лёгких, привкус ветра, который сейчас казался невероятной роскошью. Хотелось остаться с Сигмой наедине где-нибудь так далеко, где даже время и пространство не смогли бы их застать. Полночи Кощей не мог заснуть. Ворочался в ожидании утра, пытался избавиться от тысячи разных мыслей, которые всеми усилиями сопротивлялись и не покидали голову, сбивал одеяло к ногам. Уснуть удалось лишь после трёх часов пересчитывания звёзд, впрочем, ненадолго - буквально полтора часа спустя его разбудил слабый стук. Такие знакомые четыре удара.
Он слетел с кровати в попытке сбежать от наваждения, в попытке убедить себя, что ему всего лишь показалось. Стук не прекращался, и на секунду показалось, что он просто закричит. - Нет, пожалуйста, не надо больше, - Кощей сжал пальцами виски, чувствуя, как от горечи обиды во рту появляется металлический привкус. Он готов был заплакать - так по-мальчишечьи глупо, горько и стыдливо. Еле слышный стук барабанов - такие простые удары - звучали в глубине сознания. Совсем тихо, но он знал, что это не надолго. Что пройдёт ещё пару часов или, если повезёт, дней, и стук станет невыносимым. И ночью, когда Тета тихо посапывает на своей кровати, Кощей будет бродить в коридоре, чтобы не разбудить его, босиком по стеклянному полу, и умолять всех известных пророков о том, чтобы они прекратили этот шум. Шум, к которому невозможно привыкнуть. Как будто назойливая птица пытается проложить дорогу в твою голову через виски, безжалостно и настойчиво. Как будто часы тикают возле твоего уха, как будто неприятная во всех отношениях мелодия застряла в мозгах. Как будто ты медленно, невыносимо медленно сходишь с ума, и никто не в состоянии тебе помочь. Ты не слышишь голосов, не видишь мёртвых. Не страдаешь паранойей, клаустрофобией и не боишься насекомых. Просто каждый следующий день, каждую серебряную секунду в часах Рассилона, кто-то отбивает слышимый только тебе звук. И он стучит внутри так громко, что, казалось бы, должен быть слышен всему Галлифрею - но они не слышат. Никто из них, даже Тета. Даже его Тета, который всегда так легко понимал каждое желание, абсолютно любое действие - не слышит. И Кощей боится попросить его вслушаться, потому что меньше всего на свете ему хотелось бы, чтобы Сигма считал его чокнутым. - Я не чокнутый, - тихо прошептал он, кусая губы до крови, чувствуя холодную жидкость на подбородке. Ведь он почти поверил, почти окунулся в эту иллюзию, утопию собственной жизни, почти перестал вслушиваться. Перестал бродить по ночам, изучая каждый миллиметр здания, перестал выбираться на балконы - застужать лёгкие, чувствуя, как крепко морозный воздух сковывает рёбра. Он бы смог стать нормальным, больше не казаться сумасшедшим, отчаянным и опасным психом, коего в нём видели окружающие. Вот только шанса не выпало.
Well, I am what you see; I am not what they say, But if I turned out to be, Could you love me anyway?
Стеклянный шар падает на пол, разбиваясь на миллионы осколков, в котором тысячью тусклый звёзд отражается небо над Галлифреем. Цитадель засыпает, и только юный Повелитель Времени стоит на балконе комнаты в Академии, что он некогда разделял с ... Тета чувствует его присутствие. Даже сейчас. Ветер ласково треплет его волосы, но его лицо не меняется в выражении. Предельно сосредоточенный, он смотрит вдаль, туда, где в бесконечных алых просторах распростерся кипельно-белый лазарет - здание, от которого веет пустотой и мёртвым временем, словно там не властны все те законы, которым их учат с самого детства. Но Тета чувствует, что это не так. И даже если бы ему вновь и вновь твердили, что Кощея нет рядом, нет в Цитадели, нет на планете, он бы всё равно знал. И это было неподвластно никому. Он чувствовал эту тонкую прочную нить внутри, которая непременно надорвалась бы, если бы его не было. Нужно только подождать. Немного подождать. И всё будет, как прежде. "Ты Повелитель Времени. Твой удел - уметь ждать. Тебе ещё столь многого придётся ждать в этой жизни, которая порой будет казаться тебе невыносимо долгой", - сказал ему Наставник, когда Тета в очередной раз ворвался к нему в кабинет, пытаясь получить ответы на свои вопросы. Не стоит пояснять, что он их так и не добился. И теперь он чувствовал, как тянется время. Возможно, оно шло бы быстрее, если бы он хотя бы знал, сколько ещё ждать. Но никто не мог ему этого сказать. Или же просто не говорил. И Повелитель, запертый в огромной Академии, словно в тюрьме, терпеливо ждал. Нет, первое время он пытался предпринимать попытки уговоров, объяснений и даже побегов. Однажды он даже подумал о том, не спровоцировать ли ему своё собственное перерождение, чтобы самому оказаться рядом с Кощеем, раз иначе не получалось. Но здравый смысл и постоянное наблюдение, которое он чувствовал за собой, пресекли эти мысли. Не заниматься же самоубийствами в стенах Академии на глазах у достопочтенной публики. Иначе, чего доброго, можно было загреметь в лазарет на период подольше, чем Кощей. В конце концов, кто знает, что делают с Повелителями, которых (ошибочно, конечно) признают не вполне адекватными. Так тянулась минута за минутой, и Тета буквально ощущал, как сочится песок времени, царапая что-то внутри, вызывая периодическую ноющую боль. Особенно по ночам, когда вокруг не стоит гомон, не нужно сдавать экзамены, на которых он, впрочем, был почти бесполезен и жалок. Просто не мог сосредоточиться. - Сигма, Вы останетесь в Академии до скончания Времён, если не возьмёте себя в руки и не ответите на вопрос! - выходил из себя Наставник. - Вопро-ос, - гримаса самой задумчивой задумчивости, что была в его арсенале, искажала лицо Теты, и он снова смотрел в окно, словно надеясь найти там ответ, на деле же - как заворожённый, смотрел на блестящее на солнце здание лазарета. Наставник лишь разводил руками и грозился, что Сигма либо никогда не закончит Академию, либо вылетит из неё немедленно. Так легко ломать нечто, что тебе не понять. Так легко требовать что-то от того, чьи чувства ты никогда не ощутишь даже в сотой доле. И вот теперь юный Повелитель стоял, с высоты бросая уставший взгляд на спящий город, и чувствовал, что ещё немного, и ... - Что, ждёшь свою судьбу или на звёздах гадаешь? - насмешливый голос из-за спины, и он совсем не тот, что прежде, но Тета готов поклясться, что это он. Он оглядывается и застывает.
Well, I am what you see; I am not what they say, But if I turned out to be, Could you love me anyway?
И даже если бы Вселенная взорвалась. Если бы Время закончилось. Если бы Пространство растворилось в самом себе. Он бы узнал его. И в миллиарде осколков разбитых зеркал он поймал бы его отраженье.
Иногда мне кажется, что ты был рождён для любви. Мой же удел всегда - ненависть. Губы лихорадочны, руки беспощадны - он состоит из грубостей. оо, это так прекрасно
первое - события уже перед тем, как разразилась их гигантская битва на миллион сезонов Доктора Кто а второе - естественное охуенно! просто поверь мне на слово)
-
-
20.09.2011 в 21:15Ад в моей голове разрастается с каждым миллиметром отдаления от этой убогой планеты. Ты любишь её - любишь каждый кусочек её кровоточащей плоти, каждого ребёнка из академии, готового кинуть в тебя камнем. Ты любишь её солнце, любишь её холод, её зной, её мягкие пятна деревьев на горизонте. Каждый раз находясь радом с тобой я чувствую, как она всё сильнее поглащает тебя, заставляя мои зубы сжиматься от ревности - иногда я думаю, что ты любишь её больше меня. Парадокс - я ненавижу Галлифрей с таким опьяняющим бешенством, что готов взорвать изнутри, однако именно в моей голове барабаны разрывают виски, стоит лишь начать отдаляться от него. Кровь пульсирует во мне со стуком обоих сердец - всего четыре удара. Тук-тук-тук-тук. Тук-тук-тук-тук. Они стучат в моей голове все сильнее, заставляя задыхаться и сплёвывать воздух на пол моей новоявленной ТАРДИС. Которую, кстати, я одолжил именно у тебя.
(Д)
"Возле меня обрывается небо, слышишь? Я хочу закричать, а ты говоришь мне: тише, тише..." |c|
Как научить тебя прощать? Как объяснить, что иногда даже повелители не ведают, что творят. Но ведь от этого никто не становится менее … интересным? Мне всегда было интересно наблюдать за ними. «Жить среди них, удивляться, жалеть и любить». И только тебе всегда было тесно здесь, словно вся злость мира давила на тебя, когда ты был на родной планете. Я никогда не мог понять, откуда в тебе столько ненависти к Галлифрею. Словно он отобрал у тебя самое дорогое, что было в твоей жизни. И всё же ты здесь, ты рядом. И это удивляет меня даже больше. Иногда мне кажется, что я могу понять всё, во всех отдалённых уголочках Вселенной. И только то, что у тебя в голове, останется для меня тайной, единственной неразрешимой загадкой, которая так и будет мучить меня до скончания Времён.
(М)
Барабаны затихали возле самого сердца Галлифрея. Не до конца - я всё ещё чувствовал этот сдавленный бой в голове - но я начучился различать тишину. Тогда я думал, что шум в моей голове заглушаешь ты, мне хотелось поверить в это, но даже тут она не оставила мне выбора. Просто поставила перед фактом, что я зависим от всех её составляющих. Если бы ты мог слышать, мог чувствовать, то что я чувствую, если бы только я мог показать тебе... Но они правы, я сумасшедший. Ты единственный слеп к моему безумию, единственный на этой огромной планете, в необъятном пространстве и бесконечности времени. Ты один, Доктор. И даже тебя у меня пытаются отобрать. Учти, Доктор, что я скорее уничтожу Вселенную, нежели позволю кому-либо забрать тебя.
(Д)
"I guess we have to taste untill there's nothing left" |c|
Мне кажется, я могу что-то сделать. Наверняка ведь могу. Не бывает ситуаций, из которых нельзя было бы найти выхода. Мы уже столько раз прощались с жизнью, что должны были крепко себе уяснить, что следует бороться до последнего. Но как бороться, когда не знаешь, кто или что твой противник? И чего хочешь достичь? Если бы только ты сказал, что мне нужно сделать. Иногда мне кажется, что даже не смотря на всю мою любовь к миру, я пожертвовал бы ради тебя многим, если не всем. И словами не передать, что это за ощущение - словно я одновременно и предаю весь мир, и соглашаюсь на нечто нескончаемо правильное. Возможно, мы с тобой - двое сумасшедших, которых так никогда и не поймут. Возможно, нам - как никому иному необходимо Время, чтобы понять нечто большее, нечто такое, что не занимает умы даже таких, как мы. Потому что я знаю, что тебя всегда будет чего-то нехватать. Вот только от меня неуловимо ускользает, чего именно, а ты не даёшь мне ответов. То мгновение, которое мне ни за что не поймать. Но я постараюсь.
-
-
20.09.2011 в 21:16Твоя малышка ТАРДИС тоскует по тебе каждый последующий день. Ты считаешь, что она живая - она тянет меня к тебе. Я более чем уверен, что именно мне суждено оборвать твою линию жизни. Я не могу объяснить, почему. Я не могу представить, как. Как что-то вообще может причинить тебе боль? Она моя, Доктор, тебе я её не отдам. Только не тебе, ты должен продолжать восхищаться этим миром, да всей Вселенной, даже если день за днём это будет отдалять тебя от меня всё больше. Иногда мне кажется, что ты был рождён для любви. Мой же удел всегда - ненависть. Она внутри меня чёрным густым дымом, бесконечным лабиринтом хитросплетений. Мои пальцы замирают у твоих висков каждый раз за секунду до ошибки, и я убираю руки. Тебе незачем чувствовать её. Только не тебе.
(Д)
Знаешь, первое время было проще. Да, я злился, рвал и метал; никогда не мог подумать, что могу быть настолько злым... по-настоящему. Это было худшим предательством. Ты не просто покинул меня, не попрощавшись, ничего не объяснив, ты не просто пропал вникуда, ты ещё и ТАРДИС забрал. Да как ты вообще мог! Даже сейчас, когда я вспоминаю то время, во мне бурлит некое подобие злости, непонимания, как можно было так поступить. Казалось, что изнутри вырвали значительную часть души, а вместе с ней - и разума, и всепрощающей любви к окружающему, и понимания, и всего. Словно меня разделили на две неравные части, и та, что была больше, теперь направлялась через Вселенную в неизвестном направлении, стремясь к неизвестным целям. Какое-то время я даже был уверен, что никогда не смогу простить тебе этого. Но злость очень быстро сменилась болью утраты, и не осталось больше ничего, кроме бесконечной тоски. Я закрывал глаза и представлял себе, как ты рассекаешь просторы Времени и, конечно же, ни капли не заботишься о ТАРДИС. Но со временем мне стало казаться, что ни с ней, ни с тобой ничего не случится. Вы просто не вернётесь. И это "просто не вернётесь" ранило больше, нежели простое беспокойство за ваши судьбы. Потому что "просто не вернётесь" было предательством.
(М)
Скажи, по кому из нас ты тоскуешь больше? Соври, если это понадобится. Кажется, Вселенная сконцентрировалась в тебе, и потому я мечтаю сбежать. Но я как голодный и извечно верный пёс, я никогда не смогу оставить тебя, насколько бы сильно мне этого не хотелось. Меня окружает хаос, потому что только в нём я чувствую себя спокойно, только в нём я преобретаю значимость Бога.
Скажи, тебе ведь скучно там без меня?
Однажды ТАРДИС возвращается на Галлифрей. Я ставлю режим "По умолчанию" и мы исследуем одну планету за другой, но каждую ночь я ложусь спать и чувствую, как шум становится тише. Это словно жить среди пожаров и новоднений. В моей голове с утра до вечера, ночью и днём - одно и то же. И вот однажды барабаны успокаиваются, позволяют мне уснуть. Проснувшись, я понимаю, что снова здесь. Снова в огромном краторе бурлящих мыслей, сдавливающихся горло цепкими пальцами.
(Д)
К тому времени, когда где-то неподалёку слышатся знакомые завывания, я чувствую себя так, словно из меня вытащили всё жизненно необходимое. Потому что никто так и не смог заменить то, что у меня отобрали. Поэтому, когда слабые ноги выводят меня на небольшую полянку, мне кажется, что передо мной мираж. ТАРДИС, уставшая, и я чувствую это, безвольно стоит, накренившись, в высокой алой траве, развевающейся на ветру. Мне кажется, что даже если бы её грозила смертельная опасность, она бы не сдвинулась с места, не смотря на то, что я запрограммировал её так, чтобы она могла спастись. У неё просто не хватило бы сил. И я бросаюсь к ней, всё ещё не веря своим глазам, и словно со стороны слышу свой далёкий чуть нервный неуверенный тихий смех. И словно внутри - укол надежды, болезненный, но медленно разрастающийся в нечто всеобъемлющее, очень медленно. "А вдруг..?" - прокрадываеся ко мне в голову мысль, и я, приобнимая ТАРДИС, нежно провожу рукой по её наружной обшивке, и в тот же момент улыбка сама сползает с моих губ. Почему-то я чувствую, что ты - где-то рядом, что ты - здесь, как почувствовал прибытие ТАРДИС. И тогда я понимаю, как сильно ты ... нужен мне. Но за распахнутой дверью никого не оказывается. Я обегаю всё внутреннее помещение и выхожу обратно. И только голос разума позволяет заставить себя поверить в то, что неоправданные беспочвенные ожидания не являются очередным предательством. И всё же это невыносимо.Глупо, конечно, так.
-
-
20.09.2011 в 21:17Он любил смотреть на солнечные лучи, пока за огненной яркостью не начинали проявляться бледные круги. Поэтому он не заметил, как с другой стороны этой синей будки Сигма согнулся пополам. Не заметил, но почувствовал - так явно и ярко его присутствие рядом - что резко повернул голову, как унюхавший добычу волк. Первое время тёмные пятна прыгали по траве, перекрывая видимость, но несколькими секундами позже он привык - и остановил безразличный взгляд на Тете, словно тот сливался с общим пейзажем.
Слова замерли на губах, точно Кощей никогда даже не мыслил о возможности заговорить. Несколько шагов сократили расстояние между ними, и Тета был грубо прижат к своей возлюбленной будке. Кощей закрыл глаза и быстро, пока безумие внутри подогревалось лишь тихим шумом барабанов, прижался губами к губам Сигмы. Он хотел поймать это ощущение - и всё-таки поймал - когда оба сердца замерли под рёбрами, время приостановилось вокруг, а поцелуй показался чем-то большим, чем просто прикосновение.
Сигма даже не успел опомниться от своей боли. Неожиданное прикосновение, неожиданная близость чего-то столь глубоко внутреннего и знакомого... Эмоции словно не были способны так быстро сменять друг друга, поэтому смешивались в безумстве красок и ощущений, и печаль и боль не отступили с осознанием происходящего, а лишь усилились, взрываясь рождающейся внутри Вселенной, словно новые звёзды зажигались где-то с каждым ударом каждого из сердец, стремящихся прорваться наружу. Не было чёткого осознания того, что происходит, не было непонимания, не было фактически ни-че-го, связанного с разумом, лишь переполняющие ощущения, что разрывали изнутри жгучими полосами, и хотелось избавиться одновременно ото всего, что чувствовалось, так остро и болезненно.
Сначала Сигма не отвечал на поцелуй, ошарашенный неожиданным поворотом событий. И лишь затем, в полной мере осознав, кто находится перед ним, он жадно впился в губы Кощея, не задумываясь о том, что бы это могло значить, если рассматривать сложившуюся ситуацию со стороны, - не задумываясь ни о чём. Это была одновременно и месть, и неописуемая радость встречи, и вымещение всей той боли, что ему пришлось перетерпеть внутри, пока Кощея не было рядом, вся та боль, что пришла с осознанием предательства. Мириады взорванных Вселенных внутри, осколками - в губы того, кого он никогда больше не надеялся увидеть. Никогда. Самое страшное слово для Повелителя Времени.
Такое ощущение, что он никогда в жизни не дышал - и вот впервые сделал глубокий глоток воздуха. Кощей чувствует, как барабаны в голове заглушает собственный пульс, и сжимает пальцы на чужом плече всё сильнее, словно бы в попытке стать Тетой, влиться в него размытым пятном краски. Губы лихорадочны, руки беспощадны - он состоит из грубостей. Его кости похожи на металл, неуклюжий и бездушный, тело не способно на плавные движение - только резко, жестоко, сумасшедше. И это сумасшествие разливается по венам Кощея, пока он пытается прийти в себя и не подавиться ощущением сбивающей с ног одержимости.
Словно наслаждаясь последними секундами запретного... Впрочем, почему "словно"? Это как говорить себе "последний раз!" и пытаться сделать всё для того, чтобы никогда его не забыть, чтобы почувствовать всё настолько чисто и сильно, насколько это возможно, насколько хватит выдержки и эмоций, словно от этого зависят все дальнейшие воспоминания... Впрочем, почему "словно"?
Мгновение - и неимоверным усилием воли тело уже контролируется разумом, неизвестно, как сумевшим затмить это эмоциональное безумие. Какая-то секунда превалирования логики над потоком сознания - и этого хватило для того, чтобы в следующий момент, сконцентрировавшись всем существом, с силой отпихнуть Кощея от себя, лишая его равновесия и едва не сбивая с ног, мысленно отдаляя его на такое расстояние, на котором будет отчётливо чувствоваться то, что он сделал.
Вспышка гордого отчуждения в глазах Сигмы, борющееся желание простить и невозможность позволить себе спустить ему всё с рук, и дальше - самая тёмная пустота, словно в этот момент, после вспышки взорвавшейся звезды, в нём родилась Чёрная Дыра, где-то внутри, разрастающаяся и стремящаяся поглотить всё.
- Убирайся, - с отвращением выплёвывает Тета, глядя Кощею в глаза. Несколько секунд борьбы взглядов - и он уходит прочь, надеясь, что больше никогда не увидит его.
Кощей даже не чувствует боли внутри, как в состоянии аффекта - абсолютно ничего не соображая. Растерянный взгляд замирает на отдаляющемся силуэте, пока парень лишь перебирает пальцами траву. От поцелуя остаётся лишь привкус ненависти - впервые в жизни Кощей чувствует, что Тета способен на неё даже больше приблизительного. И ему хочется спросить - почему?
- Не смей уходить, эй, слышишь? - крик не разрывает тишину, потому что в жизни Кощея тишины нет. Нет абсолютного отсутствия звуков, которое можно было бы разорвать на части, как плохо сшитое полотно. - Вернись! - это было бы похоже на приказ, если бы он не выглядел так беспомощно. Если бы кулаки не сжимали бордовую, словно кровь, траву и Кощей не стискивал зубы, как ребёнок, которому отказали в очередной прихоти.
Он пока даже не чувствует боли внутри. Это потом она разрастётся бесконечно чёрной дырой, пустующей пропастью алчного сумасшествия, одиночеством, усиливающим шум барабанов в голове. Планеты будут преклоняться перед ним, сгорать, взрываться и гибнуть так, как не гибли никто и ничто до этого, только чтобы Вселенная, покорившая сердца Теты, страдала и мучилась. Чтобы Тета помнил, какой болью могут обернуться четыре простых удара. Чтобы он даже во сне не мог позволить себе позабыть об этом.
-
-
20.09.2011 в 21:21На деле спор был вполне себе даже бытовым.
- Но если в пятимерной структуре червоточины резко будут возрастать амплитуды вынужденных колебаний, спровоцированных ... - юноша взялся руками за голову, сдавливая виски. Оба сердца бешено стучали, не позволяя полностью контролировать речь и поток сознания. За спиной у юноши находилась пространственная иллюзия червоточины, сплошь исчерканная какими-то стрелочками, измерениями, подписями. Спор продолжался бесконечно долго, нужно признать, они за всё свое время обучения в Академии, похоже, не провели столько времени на её территории, сколько в этот день. И чёрт же его, Тету Сигму, одного из лучших учеников Академии, дёрнуло что-то доказывать этому упрямому ослу, который просто отказывался признавать очевидные факты. Но учёный азарт был куда сильнее здравого смысла, а потому Сигма битый час раз за разом повторял аксиомы и конструировал модели, стараясь не оставить спорных моментов, через которые можно было бы в очередной раз поставить под сомнение то, что ему, Тете, очевидно, как собственная анатомия.
- То это ровным счётом ничего не доказывает, - Кощей поднялся со своего стула, на котором до этого равномерно раскачивался из стороны в сторону, словно маятник часов, и направился в сторону чертежей Теты. Он уже давно приметил там незначительную, казалось бы, ошибку, и ждал своего победного часа, чтобы разбить предположение друга в пух и прах. - Увеличение амплитуды вынужденных колебаний весьма относительно, поэтому ты не можешь с точностью утверждать, к чему это приведёт на практике - Кощей взял со стола карандаш и принялся рьяно закрашивать чертежи в тех местах, где, по его мнению, они расходились с логикой. - К тому же, твоя формула изначально неверна, потому что ты принимаешь единицу времени за единицу пространства, болван!
- Проще говоря, если всё будет так, как хочешь ты, то в первом же временном потоке тебя разрубит на маленькие, очень маленькие, буквально крошечные кусочки поджаренного мяса, - Кощей самодовольно улыбнулся, в очередной раз подивившись своей гениальности, и скрестил руки на груди, победоносно прикрываясь от всех попыток Теты защитить свою невероятную теорию.
- Победитель хочет печенья, - всё ещё не торопясь опустить подбородок, самодовольно глядящий в небо, оповестил Кощей и требовательно взглянул на друга.
Тета же смотрел теперь на чертёж так, словно перед ним был его ребёнок, которого только что не просто обкорнали налысо и переодели несоответственно гендерной принадлежноси, но которому взяли и внаглую подменили набор хромосом, а заодно - перетасовали как колоду карт все нуклеиновые кислоты.
- Нееет, - в ужасе и недоумении Сигма смотрел на исковерканный чертёж. Он перепроверяет каждый миллиметр, дотрагиваясь пальцем до чертежа и стараясь в свою очередь парировать такое бесчестное нападение Кощея. - Ну неееет, - всем своим видом он пытался показать, что быть такого не может.
- Ну и потом, - немного погодя, почёсывая затылок, начал он стараться смягчить своё поражение. - Рубленое мясо - это даже... - он пожал плечами, стараясь смотреть куда угодно, только не на Кощея, и, поджав губы, состроил такое выражение лица, будто для него было величайшим удовольствием представлять себе, как кто-нибудь превращается в фарш, входя в червоточину. - В общем, так и было задумано, - говорит он, с заумным видом глядя на Кощея и кивая для пущей убедительности. - Поэтому на печенье сегодня можешь не надеяться, - и он улыбается самой невинной улыбкой, которую может изобразить на своём лице.
- Ты потерял его! - хмуро вглядываясь в нахальную физиономию Теты, чьи глаза всегда говорили намного больше, нежели губы - хотя, казалось бы, куда больше? - протянул Кощей. - Признай, ты потерял банку с печеньем.
- Кощей!! - взревел чей-то голос прямо возле двери в класс. Обладатель столь интригующего прозвища тут же втянул голову в плечи, как затравленный голубь, пытаясь вспомнить, какая из его очередных провинностей могла вызвать столь бурную реакцию Магнуса.
Пожалуй, единственное, что нужно было знать о будущем Шефе войны - это широту его плеч, позволявшую протиснуться в класс исключительно боком. Впрочем, горящий яростью взгляд ясно давал понять, что дверной косяк для Магнуса в данный момент не помеха, а зажатые в кулаки ладони заставляли интуицию проснуться и начать в голос верещать о надвигающейся опасности.
Тета всё ещё стоял возле своего чертежа, явно не догадываясь, в чём дело, а вот Кощей уже продумывал план побега. Угораздило же его нажить себе столь мстительного и сильного врага.
Магнус надвигался, Кощей тоже - привычка смотреть опасности в глаза. К несчастью, опасность превосходила в физических параметрах, а потому даже меткий пинок в грудь не слишком то задел чувства и без того яростного и наверняка беспощадного противника.
- Оу...
-
-
20.09.2011 в 21:22Но Кощея, кажется, не смотря на очевидную опасность, сложившаяся ситуация явно забавляла. Тета же с неподдельным интересом наблюдал за развитием событий, в очередной раз нацепив на нос очки, в которых не имел абсолютно никакой необходимости, и вообразив на лице гримасу такой заинтересованности, словно целью его жизни был психологический анализ отношений Кощея со всеми теми, кому он напакостил (а это, надо признать, Кощей умел превосходно, и в чём в чём, а в этом ему абсолютно точно не было равных), и будто теперь перед ним стоял настолько интересный для изучения объект, что он просто не мог упустить шанс разглядеть все причинно-следственные связи происходящего. На деле же Сигма знал Кощея слишком хорошо, чтобы предположить, что он всё ещё не распланировал ход дальнейших действий в этом спектакле. Впрочем, тогда он и не подозревал, как сильно может заблуждаться.
Но Кощей и не давал повода даже мимолётно заподозрить, что ситуация абсолютно не находится под его контролем. Он, как казалось, и сам был абсолютно уверен в том, что и на этот раз ему всё сойдёт с рук, и удовольствие доставлял лишь тот факт, что никогда не знаешь, как будет разыграна следующая сцена, как выпадут кости, и какой сложности будет передряга, из которой придётся выпутываться на этот раз.
- Оу..., - повторил он, потупив взор, не сдерживая улыбки. - Похоже, ты не боишься щекотки?
За спиной у него Тета подавил смешок.
- Кощей, мне кажется, наш друг... - начал было он, но был прерван.
- А ты заткнись, щенок, и лучше уноси свои ноги отсюда. Ты выбрал себе неподходящую компанию, Сигма. Советую тебе осознать это сейчас, - прорычал Магнус, делая ещё один шаг навстречу Кощею, который, впрочем, не сдвинулся с места, а лишь, вскинув брови, пластично уклонился от надвигающегося на него тела, безмолвно - жестами и выражением лица - пытаясь донести до Магнуса мысль наподобие "Мне, знаешь, не совсем удобно так стоять, но я, конечно, не возражаю, нет, что ты, располагайся, как тебе удобно, кретин, смотриии, смотри, куда наступаешь, у меня ботинки новые!"
- Или не друг, - доходчиво заметил тем временем Тета, не намеревавшийся переходить в разговоре на равный тон со своим собеседником. - Как бы то ни было, Магнус, у тебя что, тренировку по копанию на рудниках отменили или что? Некуда выместить жизненные силы? А у нас тут как раз задачка припасена для особых случаев... - Тета уже развернулся к повисшей в воздухе схеме и, слегка нахмурив брови, обводил те места, в которых было бы приятно покапаться втроём, как в старые добрые времена, когда Кощея ещё не успел возненавидеть каждый ученик Академии. Каждый, за исключением его, Теты, разумеется.
Кто знает, сколько бы ещё продолжалась эта задушевная беседа, если бы Кощей, проявив чудеса сообразительности и инстинкта самосохранения, не решил незамеченным покинуть кабинет. Сигма, в конце концов, и без него как-нибудь выпутался бы из ситуации. Убивать ведь по крайней мере, вроде, никого не собирались, иначе Магнус явно не стал бы тянуть время на обмен любезностями. Тем более - кто посмеет тронуть малыша Сигму? Конечно, другие ученики его не очень жаловали с тех пор, как он с ними оказался по разные стороны воображаемых баррикад, по разные стороны Кощея, но врядли кто-нибудь испытывал к нему ненависть, сравнимую с той, что чувствовал Кощей, походя по коридорам Академии, что он ощущал с каждым кинутым ему в спину словом, с каждым брошенным на него вскользь взглядом. Ненависть и неприязнь. Нет, малыш Сигма был награждён неприязнью несколько другого рода, а потому по крайней мере за его жизнь Кощей был спокоен. Ну, подумаешь - поиздевается над ним Магнус пару минут, так потом ведь всё равно поймёт, что Тета даже не подозревает о том, что он, Кощей, натвоил на этот раз. Иначе, вполне возможно, они бы не находились сейчас в одном классе и несколько минут назад не беседовали бы с наигранной враждебностью о том, кто из них более способный.
Именно поэтому Кощей решил, что именно сейчас, когда Тета, сам того не подозревая, а может - именно преднамеренно, отвлекает внимание Магнуса от него, - самое время уносить ноги. Единственное, что как-то не посетило его гениальную голову - это мысль о том, что даже у отвлечённого болтовнёй Сигмы Магнуса уйти прямо из-под носа несколько проблематично. Кощей сделал пару шагов назад, делая вид, что сам не меньше, чем в своей судьбе, заинтересован в том, что говорил Тета, и, как только Магнус повернул голову в сторону схемы, резким движением кинулся к выходу из класса с задорным "Адьё, комрадос!".
Конечно, можно было рассчитать, что фигура Магнуса, еле протискивающаяся в дверной проём и не обладающая достаточной манёвренностью, всё же выигрывает по габаритам, что явно давало ему фатальное преимущество в состязании за право прохода через узкую по сравнению с ним дверь. Однако, кто не рискует ...
-
-
20.09.2011 в 21:22Тета резко обернулся. Мало что могло поразить его воображение. Они с Кощеем были друзьями с детства, и ему многое приходилось видеть, многое из того, чего он никогда не понимал - как один Повелитель может вызывать такую всепоглощающую ненависть? Словно у всех, кто находился рядом с ним, он каким-то неведомым способом провоцировал на ментальном уровне отрицательные эмоции, по силе, на взгляд Теты, сравнимые лишь с жаждой мести потерявших по его, Кощея, вине родных и близких.
- Но-но, ребята, рукоприкладство - это же так, - Тета поморщился, закатив глаза и пытаясь подобрать подходящее слово.
- Сексуально? - Кощей, безвольно повисший в руках Магнуса, прижатый к стене, смотрел исподлобья прямо в глаза своему ненавистнику, невзирая на кровь, что хлестала из рассечённой брови, и разбитую бровь, и коварно плотоядно улыбался, словно ему нравился этот солоноватый вкус во рту, словно ему нравилось с издёвкой и презрением смотреть в глаза своему теперь уже заклятому врагу и хрипло посмеиваться, сплёвывая кровь на его незапятнанные одежды.
Тета задумчиво поджал губы, всё ещё изучая потолок с таким видом, будто прикидывал, как бы его украсить к вечеринке, затем снисходительно покачал головой, показывая, что идёт на компромисс, и переводя взгляд обратно на Кощея.
- Да-а, и это тоже, но я имел в виду нечто иное, что же... - до тех пор, пока Кощей продолжал эту игру, ему, Сигме, не было необходимости вмешиваться. В конце концов, потом его снова обвинят в том, что он просто паникёр, а у Кощея-то всё было под контролем, и ему просто хотелось позабавиться. А судя по тому, как реагировал его друг на всё происходящее, позабавиться ему хотелось, и ещё как. Сигма даже в мыслях представить себе не мог, что ему может доставлять наслаждение осознание собственной боли, осознание наказания за содеянное, не смотря на которое в итоге он, Кощей, всёравно останется безнаказанным. Он даже представить себе не мог, что только так Кощей чувствует, как приглушается боль в голове, - та, что нарастала с каждым днём и становилась всё более назойливой, не способной быть игнорируемой.
Дальше события развивались, пожалуй, слишком стремительно. От театральности всего происходящего Магнус, похоже, совсем потерял голову. И его действия больше не были просто угрозой или желанием нанести увечья, проучить или запугать ненавистного Повелителя. Ярость застлала его сознание, и единственное, чего он хотел - боли, нескончаемой боли для того ничтожества, что безвольно болталось в его руках. Осознание же того, что он может доставить Кощею несравнимые ни с чем страдания, непреодолимые муки, раздавить его самолюбие и заставить просить о пощаде, довести его до такого состояния, что ухмылка больше никогда не исказит его омерзительного лица, - заставило Магнуса окончательно потерять голову и перестать контролировать свои действия.
Он бил его до изнеможения, не обращая внимания на пытающегося помещать ему Тету, который что-то кричал, громко и яростно, не разбавляя слова вечным сарказмом. Он не слышал, о чём кричал ему Сигма. В его голове звучали лишь отчётливо слышимые удары его собственных сердцец, и кровь пульсировала в горле, заставляя задыхаться от ярости и осознания собственного всевластия. В его глазах застыл образ смеющегося Кощея, тогда как на самом деле он давно уже почти без сознания лежал на полу под ним, задыхающийся под тяжестью осыпающих его ударов. Отпихнув Сигму в сторону, словно назойливую муху, Магнус поднялся с колен, снова подтаскивая за собой Кощея.
-
-
20.09.2011 в 21:22В этот момент Тета, уже давно осознавший, что ситуация вышла даже из-под контроля Магнуса, схватил деталь лабораторной установки, решив во что бы то ни стало остановить это безумие, и уже потом разбираться в том, кто перед кем виноват, и извиняться за нанесённые ушибы.
Для Повелителя Времени вероятность того, что острая, как копьё, лабораторная арматура проткнёт другого такого Повелителя Времени, по габаритам не уступающего сильно эволюционировавшему сонтаранцу, равна 0,001 процента. Но Тета был бы не Тета, если бы с рождения судьба не наградила его просто феноменальным везением. Ирония в том, что сейчас это везение вышло боком – арматура вошла, встретив неслабое сопротивление, и Магнус застыл, словно замёрзшая намертво фигура.
- Нет, - Тета смотрел на него искажённым неописуемым ужасом взглядом. - Не-ет, нет, нет, - он успел подхватить пошатнувшееся тело Магнуса и упасть вместе с ним на пол, словно у ребёнка, придерживая его голову, мягко опуская её себе на колени. Его голос прозвучал словно из давно позабытого времени, в ушах зазвенело, а в глазах застыл образ изуродованного лица Магнуса, с проткнутыми глазом и горлом.
Он не хотел. Он просто не мог, нет, только не это, только не так. И когда его начала колотить крупная дрожь, а дыхание стало тяжёлым, словно чугун, он всё ещё не верил, что способен сотворить подобное. Что бы ни происходило до этого, каких бы оправданий ни было в его защиту, он не мог, просто не имел права…
- Сигма...
Такой знакомый и в то же время чужой голос прозвучал словно бы из другого мира. Тета уже успел позабыть всё причинно-следственные связи, которые так забавляли его несколько минут назад и лишь ощутил скользкий холод опасения, проскользнувший по спине. Он не хотел поднимать взгляд, потому что боялся увидеть там нечто ещё более ужасное. Он не хотел поднимать взгляд, но всё же поднял.
- Сиг...
И не успел ровно на пол-слога.
Миг для Повелителей Времени - ничтожен, но Тета успел сполна ощутить всю его значимость, когда за один такой миг вся вселенная сжимается в паре зрачков, отражаясь полуслепым взглядом в Кощея. И Сигма почувствовал страх, который никогда не сможет преодолеть. Слабость, о которой раньше даже не подозревал, которая истекала кровью на лабораторном столе, слабо сжимая пальцами столешницу.
Тета отпустил Магнуса и резко бросился в сторону лабораторной части класса. И ни одно слово не слетело с его пересохших губ, лишь внутри воем разрывались связки и лёгкие. Сигма молился. Молился Времени и Пространству. Звёздным Ветрам и Древним Предсказаниям. Он хотел разбудить Древнейших Духов Времени, оглушённых его страданием, заставить их пошевелиться.
Нет. Нет! НЕТ!
- Пожалуйста... - сквозь затуманенную боль в глазах класс показался размытым красным солнцем, кровью расплескавшемся по виткам времени.
Он всё ещё пытался помочь. Трясти, бить, улыбаться, шутить, строить из себя дурака, признавать ошибки. Всё, что угодно. Пожалуйста, всё, что угодно. Тысячи признанных ошибок, миллион забытых обид. И он ни разу больше в нём не усомнится. По-жа-луй-ста.
Тщетно.
И тогда Время остановилось.
Усилием ли воли.
Нежеланием ли признавать Его существование.
Соболезнованием ли к потере самого дорого...
Тета аккуратно снял безвольное тело Кощея со стола и вышел с ним на балкон, не отрывая взгляд от его лица; упал на колени и, вытаскивая из его тела острые куски металла, проткнувшие друга словно тряпичную куклу, разбил безмолвную тишину, раскинувшуюся на дне пропасти, болезненным воплем. Он чувствовал, что может кричать так до Конца Времён, что так нужно, что это обернёт всё вспять, что-то сможет изменить.
Но был только крик – и всё. Деревья не замерли, пошатнувшись под гнётом ветра, ни одно из солнц не прекратило сиять. Галлифрей продолжал жить; Тета продолжал умирать, удерживая в руках последние отголоски надежды.
Сигме кажется, что он переживает самое немыслимое страдание во Вселенной, и ни одно живое существо никогда не мучилось сильнее. Беспомощность захлёстывает его с головой, и это страшно, это действительно страшно.
Невозможно объяснить, что такое беспомощность для Повелителя Времени.
Невозможно показать, что такое Вечность для него же, надломленная и бесконечная, огромная чёрная дыра, в которую тебя засасывает. Тебя одного, единственного во всей галактике, как часть чего-то целого, умершего у тебя на глазах.
Даже в такой момент лицо Кощея завораживало – спокойные, невозмутимые черты, словно бы он лишь прилёг отдохнуть. Тета обнял его, шепча нечто неразборчивое и даже не стараясь сдержать слёзы.. Он старался верить, до последнего старался верить, что что-то должно произойти, что всё просто не может кончиться так.
- Ты не оставишь меня здесь одного, только попробуй – произнёс Тета срывающимся голосом, стараясь разбудить Кощея.
Ведь это всего лишь сон.
Для них обоих это обычный кошмар, что снятся миллиардам существ во Вселенной. Миллиардам, но только не Повелителям Времени.
И Кощей словно бы спал, озарённый красным небом под палящими солнцами. Упавшие на лицо рыжие локоны, слипшиеся от крови, которые так странно убирать с лица дрожащими пальцами. Сигма сжал его тело так сильно, словно мог отдать Кощею свою жизнь. И отдал бы, отдал, отдал, тысячу раз, чёрт побери, отдал! Только чтобы вернуть.
- Нас ждёт ещё столько миров, ты не можешь уйти сейчас, пожалуйста… Ты не можешь, - прошептал Тета, захлёбываясь собственным отчаянием, и чувствуя, как в голове неописуемой болью потери стучат удары сердца. Тук-тук тук-тук... Тук-тук тук-тук...
-
-
20.09.2011 в 21:23И когда он открыл глаза, бледный свет ламп врезался в сетчатку, заставляя скривиться и уткнуться носом в подушку. Кощей вслушался, и воздух застрял посреди горла, когда он не ничего не услышал. Ничего. Абсолютная, всепоглощающая, сдавливающая виски тишина.
На секунду ему показалось, что он разучился дышать – закашлялся в попытке поймать эту тишину за хвост, прочувствовать её, ощутить всю полностью. Кощей был до невероятности осторожен, потому что его не покидало ощущение, что всё это - обман. Он боялся пошевелиться лишний раз, словно мог задеть своё сумасшествие рукой, и оно бы обязательно передумало, вернулось обратно. Но даже когда он слишком резко присел на кровати, тишина не оборвала своего абсолюта. И Кощей буквально утонул в ней - такой нежной, беззаботной, ласковой, словно бы она ждала его все эти годы, ждала, когда же он наконец научится её чувствовать. Пальцами Кощей слегка задевал виски, пытаясь найти хоть какой-нибудь след - постепенно он стал воспринимать бой барабанов в голове, как нечто реальное, объёмное, во всех смыслах живое. И сейчас ему до безумия хотелось почувствовать хоть что-то, неуловимую нить, которая исходит от его головы, тонкую и обрывающуюся пару метров спустя. Словно бы этот шум вылез изнутри, а ещё лучше, кто-то просто выдрал его с корнями. Кощей обрадовался бы даже маленькой лужице крови на бледном полу лечебницы. Что угодно, хоть какая-нибудь зацепка, крошечное доказательство, что всё это правда реальность. Мир сузился, сжался, скрутил подростка пополам, сводя с ума таким банальным и непривычным фактом: шума нет. И даже сердца стучали так ровно и спокойно, что он не слышал и не помнил, просто не мог вспомнить этот ритм, годами сводивший его с ума. Очевидно, новое тело избавилось от этой дряни, как от задохнувшегося зародыша. И всё вокруг показалось таким светлым, добрым, необходимым, что он готов был вскочить и закружить в танце улыбающуюся медсестру, старше его разве на пару десятков лет. Хотелось засмеяться, утонуть в собственной радости, таком непривычном для Кощея состоянии. Ведь его радость - искренняя, глубокая и абсолютно слепая, рвалась изнутри, преодолевала шаг за шагом, светилась улыбкой на тонких губах, и не была похожа ни на что пережитое, саркастичное и лихорадочное, в полной мере безумное.
Он пролежал так несколько часов подряд, периодически закрывая глаза и проваливаясь в дрёму, просыпаясь обратно и каждый раз вновь и вновь вслушиваясь. Каждый раз с замиранием сердца ожидал глухих ударов и, получая в ответ их отсутствие, улыбался, будто это единственное, что когда-либо могло быть нужно Повелителю Времени.
Как оказалось позднее, вторая регенерация - чуть ли не самое болезненное, что может произойти. В первый раз поднявшись на ноги, Кощей рухнул на пол, словно безвольная кукла, от души приложившись головой об пол, так как реакция была почти не восстановлена и он не успел вовремя выставить вперёд руки. Медсёстры окружили его, суетливо раздавая советы и диктуя рекомендации, которые Кощей умудрился полностью пропустить мимо ушей. После этого ему ещё какое-то время было запрещено подниматься на ноги, а на просьбу вручить зеркало ответили категорическим отказом, объяснив это тем, что новая внешность может оказаться невообразимым стрессом.
На самом деле, Кощей был уверен, что если бы не лечебницы с инопланетными медсёстрами, готовыми продержать тебя здесь хоть до скончания Времён, он уже давно был бы на ногах. Однако каждый день засыпая и просыпаясь с совершенно пустующим вакуумом в голове, он сменял гнев на милость - какая к чёрту разница, сколько его здесь продержат, если этого стука больше не слышно. Если счастье, какое оно может быть только у Него, достигло апогея.
Прошло несколько дней, тело пришло в норму - Кощей стал справляться с собственными руками и ногами, реакция восстановилось, ноющая боль в теле исчезла, как будто её никогда и не было. Единственное, что не прекращало его мучить - это скука. Казалось бы, она захватила огромное помещение белой, как снега на планете Уд, палаты, в которой его поселили, и заполняла каждую молекулу. Здесь было огромное окно, которое по какой-то причине всегда было задёрнуто извечно белыми занавесками, кровать и небольшой столик. Потолки уходили настолько далеко вверх, что можно было бы сделать комнату десятиэтажной - на всех десяти этажах места хватило бы сполна. Дни сливались в однотонную вязкую массу, и Кощей пытался развлечь себя всеми доступными способами - из самых незначительных подручных вещей построил миниатюрную ТАРДИС, чёрным пером спроектировал на стене космический корабль с обновлёнными двигателями, решил несколько простейших задачек из программы, изучаемой в академии, заглянул во все ближайшие палаты и пришёл к выводу, что на Галлифрее почти никто никогда не болеет, выиграл у двух приставленных к нему медсестёр во все известные им троим игры.
Каждое утро сопровождалось осторожным прикосновением к вискам, но они молчали. И Кощей пребывал в невероятно радостном настроении, благодаря чему умудрился очаровать чуть ли не всех докторов, наблюдавших за ним.
Ещё несколько дней спустя медсёстры наконец ввезли в палату зеркало. Кощей вскочил на кровати, перелетел через спинку и приземлился прямо возле столь долгожданного предмета.
- Ради Рассилона, скажите, что это шутка... - скептично протянул он, осматривая свой новый облик.
Кощею уже приходилось умирать однажды - в десять лет он упал с балкона, пытаясь запустить в полёт своё очередное изобретение, и сломал шею - поэтому уже не в первый раз он лицезрел абсолютно незнакомого человека в зеркале. Однако если в прошлый раз судьба "наградила" его рыжими волосами, холодным взглядом серых глаз и плохо реагирующей на солнце кожей, то сейчас дела обстояли в несколько раз хуже. У Кощея тут же создалось впечатление, что он медленно, но верно превращается в девушку с каждой последующей своей регенерацией.
Телосложение стало ещё более худосочным, плечи угловатыми, словно бы он не рос, а наоборот, становился младше, длинные пальцы, длинные ноги, длинные руки. Весь какой-то непропорционально длинный и худощавый. Острый подбородок, острые скулы, ненормальное для подобного тела гибкость. Нос до отвращения девчачий, большие глаза светло-зелёного цвета, и волосы - волосы! - чуть длиннее ушей, светлого, буквально пшенично-русого оттенка. Кощей сжал пальцами одну прядь, подмечая про себя, что Тета наверняка расстроится - он так любил всю эту рыжесть вокруг.
Как и прежде, что-то слегка безумное, почти неуловимое в чертах лица осталось. Кощей не заметил бы этого, даже если бы вглядывался весь вечер напролёт, однако по одной этой слабо звучавшей нотке можно было безошибочно узнать его в новом теле.
-
-
20.09.2011 в 21:24Кощей знал, что Тета не придёт. Что у них начались экзамены, плюс ко всему Сигме наверняка пришлось несладко после случившегося - у него такая строгая мать, что проще пешком добраться до Каскада Медузы, нежели нарушить её указания. Если Тета наказан - а он наверняка наказан - его просто не выпустят из академии. Не выпустят настолько, что он даже не сможет оттуда удрать.
Поэтому Кощей смиренно ждал, когда ему разрешат покинуть лечебницу. Он наслаждался тишиной, ловил каждое мгновение, однако не мог дождаться, когда наконец ему позволят увидеть Сигму. Это состояние было схоже с дракой в темноте - он пытался не скучать по Тете, однако не был в состоянии этого сделать. Постепенно его мысли зациклились на одном только образе вечно болтливого и улыбающегося сожителя по комнате, и Кощей потерял способность к логическим рассуждениям - даже чертёж космического корабля на стене застопорился. Приходилось расхаживать по комнате из стороны в сторону, проектировать в голове возможные варианты встречи, рассуждать, налетит ли Тета на него со своими излюбленными объятиями или же будет держаться в стороне, пытаясь привыкнуть к новой внешности.
Когда, наконец, настал последний "белый" день на огненно-красной планете, Кощей чуть ли не прыгал от счастья. Ему хотелось рассказать Тете о барабанах, рассказать о том, как они наконец умолкли. Ему хотелось прогуляться, почувствовать воздух в лёгких, привкус ветра, который сейчас казался невероятной роскошью. Хотелось остаться с Сигмой наедине где-нибудь так далеко, где даже время и пространство не смогли бы их застать.
Полночи Кощей не мог заснуть. Ворочался в ожидании утра, пытался избавиться от тысячи разных мыслей, которые всеми усилиями сопротивлялись и не покидали голову, сбивал одеяло к ногам. Уснуть удалось лишь после трёх часов пересчитывания звёзд, впрочем, ненадолго - буквально полтора часа спустя его разбудил слабый стук.
Такие знакомые четыре удара.
Он слетел с кровати в попытке сбежать от наваждения, в попытке убедить себя, что ему всего лишь показалось. Стук не прекращался, и на секунду показалось, что он просто закричит.
- Нет, пожалуйста, не надо больше, - Кощей сжал пальцами виски, чувствуя, как от горечи обиды во рту появляется металлический привкус. Он готов был заплакать - так по-мальчишечьи глупо, горько и стыдливо. Еле слышный стук барабанов - такие простые удары - звучали в глубине сознания. Совсем тихо, но он знал, что это не надолго. Что пройдёт ещё пару часов или, если повезёт, дней, и стук станет невыносимым. И ночью, когда Тета тихо посапывает на своей кровати, Кощей будет бродить в коридоре, чтобы не разбудить его, босиком по стеклянному полу, и умолять всех известных пророков о том, чтобы они прекратили этот шум.
Шум, к которому невозможно привыкнуть. Как будто назойливая птица пытается проложить дорогу в твою голову через виски, безжалостно и настойчиво. Как будто часы тикают возле твоего уха, как будто неприятная во всех отношениях мелодия застряла в мозгах. Как будто ты медленно, невыносимо медленно сходишь с ума, и никто не в состоянии тебе помочь.
Ты не слышишь голосов, не видишь мёртвых. Не страдаешь паранойей, клаустрофобией и не боишься насекомых. Просто каждый следующий день, каждую серебряную секунду в часах Рассилона, кто-то отбивает слышимый только тебе звук. И он стучит внутри так громко, что, казалось бы, должен быть слышен всему Галлифрею - но они не слышат. Никто из них, даже Тета. Даже его Тета, который всегда так легко понимал каждое желание, абсолютно любое действие - не слышит. И Кощей боится попросить его вслушаться, потому что меньше всего на свете ему хотелось бы, чтобы Сигма считал его чокнутым.
- Я не чокнутый, - тихо прошептал он, кусая губы до крови, чувствуя холодную жидкость на подбородке.
Ведь он почти поверил, почти окунулся в эту иллюзию, утопию собственной жизни, почти перестал вслушиваться. Перестал бродить по ночам, изучая каждый миллиметр здания, перестал выбираться на балконы - застужать лёгкие, чувствуя, как крепко морозный воздух сковывает рёбра. Он бы смог стать нормальным, больше не казаться сумасшедшим, отчаянным и опасным психом, коего в нём видели окружающие. Вот только шанса не выпало.
-
-
20.09.2011 в 21:25I am not what they say,
But if I turned out to be,
Could you love me anyway?
Стеклянный шар падает на пол, разбиваясь на миллионы осколков, в котором тысячью тусклый звёзд отражается небо над Галлифреем. Цитадель засыпает, и только юный Повелитель Времени стоит на балконе комнаты в Академии, что он некогда разделял с ...
Тета чувствует его присутствие. Даже сейчас. Ветер ласково треплет его волосы, но его лицо не меняется в выражении. Предельно сосредоточенный, он смотрит вдаль, туда, где в бесконечных алых просторах распростерся кипельно-белый лазарет - здание, от которого веет пустотой и мёртвым временем, словно там не властны все те законы, которым их учат с самого детства. Но Тета чувствует, что это не так. И даже если бы ему вновь и вновь твердили, что Кощея нет рядом, нет в Цитадели, нет на планете, он бы всё равно знал. И это было неподвластно никому. Он чувствовал эту тонкую прочную нить внутри, которая непременно надорвалась бы, если бы его не было.
Нужно только подождать. Немного подождать. И всё будет, как прежде.
"Ты Повелитель Времени. Твой удел - уметь ждать. Тебе ещё столь многого придётся ждать в этой жизни, которая порой будет казаться тебе невыносимо долгой", - сказал ему Наставник, когда Тета в очередной раз ворвался к нему в кабинет, пытаясь получить ответы на свои вопросы. Не стоит пояснять, что он их так и не добился.
И теперь он чувствовал, как тянется время. Возможно, оно шло бы быстрее, если бы он хотя бы знал, сколько ещё ждать. Но никто не мог ему этого сказать. Или же просто не говорил. И Повелитель, запертый в огромной Академии, словно в тюрьме, терпеливо ждал.
Нет, первое время он пытался предпринимать попытки уговоров, объяснений и даже побегов. Однажды он даже подумал о том, не спровоцировать ли ему своё собственное перерождение, чтобы самому оказаться рядом с Кощеем, раз иначе не получалось. Но здравый смысл и постоянное наблюдение, которое он чувствовал за собой, пресекли эти мысли. Не заниматься же самоубийствами в стенах Академии на глазах у достопочтенной публики. Иначе, чего доброго, можно было загреметь в лазарет на период подольше, чем Кощей. В конце концов, кто знает, что делают с Повелителями, которых (ошибочно, конечно) признают не вполне адекватными.
Так тянулась минута за минутой, и Тета буквально ощущал, как сочится песок времени, царапая что-то внутри, вызывая периодическую ноющую боль. Особенно по ночам, когда вокруг не стоит гомон, не нужно сдавать экзамены, на которых он, впрочем, был почти бесполезен и жалок. Просто не мог сосредоточиться.
- Сигма, Вы останетесь в Академии до скончания Времён, если не возьмёте себя в руки и не ответите на вопрос! - выходил из себя Наставник.
- Вопро-ос, - гримаса самой задумчивой задумчивости, что была в его арсенале, искажала лицо Теты, и он снова смотрел в окно, словно надеясь найти там ответ, на деле же - как заворожённый, смотрел на блестящее на солнце здание лазарета.
Наставник лишь разводил руками и грозился, что Сигма либо никогда не закончит Академию, либо вылетит из неё немедленно.
Так легко ломать нечто, что тебе не понять. Так легко требовать что-то от того, чьи чувства ты никогда не ощутишь даже в сотой доле.
И вот теперь юный Повелитель стоял, с высоты бросая уставший взгляд на спящий город, и чувствовал, что ещё немного, и ...
- Что, ждёшь свою судьбу или на звёздах гадаешь? - насмешливый голос из-за спины, и он совсем не тот, что прежде, но Тета готов поклясться, что это он.
Он оглядывается и застывает.
Well, I am what you see;
I am not what they say,
But if I turned out to be,
Could you love me anyway?
И даже если бы Вселенная взорвалась. Если бы Время закончилось. Если бы Пространство растворилось в самом себе. Он бы узнал его. И в миллиарде осколков разбитых зеркал он поймал бы его отраженье.
-
-
25.09.2011 в 22:43Губы лихорадочны, руки беспощадны - он состоит из грубостей.
оо, это так прекрасно
Чудесно
-
-
25.09.2011 в 23:03но мой Доктор в опале, а один за двоих я не умию *разводит руками*
-
-
25.09.2011 в 23:20-
-
25.09.2011 в 23:22а второе - естественное охуенно! просто поверь мне на слово)
-
-
25.09.2011 в 23:24если вдруг родится прода, не забывай про меня
-
-
25.09.2011 в 23:28-
-
25.09.2011 в 23:33ok ok